– Безобразие! У моего Вовочки развилась страшная мигрень. Я буду жаловаться! – трясла над головой пальцем полногрудая красавица, чьи мочки оттягивали тяжелые бриллиантовые серьги. – Подумать только, ему приходится делать уроки! Что за глупости в самом деле? Уроки какие-то выдумали. Мало того, наши дети отсиживают в школе по два часа… Нет, вы только вдумайтесь в это! Два часа – сумасшедшая нагрузка на детский неокрепший организм. Так еще и дома им приходится сидеть над задачами, которые даже взрослые не могут решить! Я буду жаловаться…
Я уже вовсе не слушал нескончаемых высокопарных речей следующих ораторов. Мной овладели уныние и безысходность. Все наши начинания шли прахом. Мы никак не рассчитывали получить удар под дых с этой стороны. Мы упустили главное: ребенок в нашем сумасшедшем мире неприкосновенен. Настолько неприкосновенен, что даже попытка обучить его являет собой изощренное насилие. Я видел, что Степан сражен наповал, убит, растоптан и раскатан катком глупости, мои активные коллеги – растеряны, а те, кто активно оказывал нам сопротивление, торжествовали свою победу.
Я с трудом дождался окончания собрания, не проронив более ни слова, а через пару недель, в конце учебного года провел, как того требовало новое постановление, положенные контрольные и экзамены. В шестой класс перешли лишь два человека – их родители на собрании были единственными, кто не тянул рук…
Вызов в Минобр не оказался неожиданностью. Мы были к нему готовы и не тешили себя пустыми надеждами, что все выйдет по-нашему. Нас ругали, просили, потом умоляли отменить или пересмотреть результаты экзаменов. Нас даже пытались запугать кошмарными последствиями травм ранимой детской психики, но мы со Степаном оставались непреклонны. Оспаривать, по сути, нечего – это были полные нули, просто абсолютные неучи, которым и в пятом-то классе делать нечего, не то что в шестом. И нас совершенно не проняло заключение детских психологов, к которым нежно любящие родители отволокли своих чад, а те, охая и ахая, принялись выправлять последствия ужасных психических травм – за деньги еще и не те болячки могут отыскаться.
Не отменил результатов и Глобальный Интеллект. Все в рамках закона, все правдиво и прозрачно. И это стало началом крупного внутреннего конфликта Интеллекта. Его раздирали противоречия, он метался, ища решение проблемы, но ни на отмену, ни на официальное утверждение результатов никак решиться не мог. Выходил прямо-таки буриданов философский парадокс: с одной стороны, нет ничего более святого, чем человек, а с другой – знания ведь действительно отсутствовали! Родители неистовствовали, Минобр отделывался ничего незначащими, пустыми заверениями, что все будет в порядке, надеясь на Интеллект – он-то уж обязательно найдет выход! Интеллект же, в свою очередь, надеялся на помощь людей, но как можно было уточнить свои основополагающие принципы, если у тех, у кого он просил помощи, отсутствовали специальные знания? И конфликт вышел на новый виток.