— Восемь серебряных гульденов.
Том присвистнул:
— Похоже, рыбка и в самом деле была настоящим чудищем. — Тут его лицо стало серьезным. — Но это тебя не оправдывает, парень. Я не давал тебе свободную неделю. Ты должен был вернуться уже давно.
— Я сторговался с экономом голландского корабля, — объяснил Джим. — Мы отвезем ему столько провизии, сколько сможем… и за хорошую цену, папа.
Смех в глазах Тома сменился острым интересом.
— Похоже, ты не напрасно потратил время. Неплохо, парень.
В это время из кухни на противоположной стороне двора вышла миловидная женщина, ростом почти с Тома. Волосы она увязала в тяжелый узел на затылке, рукава блузки были закатаны на пухлых, бронзовых от загара руках.
— Том Кортни, ты что, не понимаешь, что бедный ребенок остался сегодня утром без завтрака? Дай ему сначала поесть, а уж потом ругайся сколько захочешь!
— Сара Кортни, — рыкнул в ответ Том, — это твое бедное дитя уже большое, ему не пять лет!
— Тебе тоже пора пообедать, — сменила тактику Сара. — Мы с Ясмини и девочками все утро трудились у плиты, как рабыни! Так что все за стол!
Том поднял руки, сдаваясь.
— Сара, ты настоящий тиран, но я готов слопать быка вместе с рогами! — сообщил он.
Подойдя к юношам, он одной рукой обнял за плечи Джима, другой — Мансура и повел их к кухонной двери, где ждала Сара с перепачканными мукой руками.
Зама повел упряжку мулов через двор к конюшням.
— Зама, скажи моему брату, что леди ждут его к обеду! — крикнул ему вслед Том.
— Скажу, оубаас!
Зама использовал самое уважительное обращение к хозяину Хай-Уилда.
— А как только вы там поедите, вернись сюда со всеми людьми, — напомнил Джим. — Нам нужно подготовить овощи, чтобы утром отвезти их на «Счастливую чайку».
В кухне суетились женщины, по большей части освобожденные домашние рабыни — изящные яванки с золотистой кожей, из Батавии. Джим подошел к матери, чтобы обнять ее.
Сара прикинулась недовольной:
— Не будь ты таким балбесом, Джеймс!
Но вспыхнула от удовольствия, когда Джим приподнял ее над полом и расцеловал в обе щеки.
— Поставь меня на место сейчас же!
— Ну, если ты меня не любишь, так хотя бы тетя Ясси любит!
Джим подошел к изящной женщине, которая обнималась с собственным сыном:
— Эй, Мансур! Теперь моя очередь!
Он выхватил Ясмини из объятий Мансура. Она носила длинную арабскую юбку и блузку из яркого шелка. Ясмини была стройной и легкой, как девочка, ее кожа отливала янтарем, раскосые глаза были темными, как оникс. Яркая белая прядь в густых волосах, надо лбом, не являлась признаком возраста: Ясмини родилась с этой отметкой, как и ее мать и бабушка до нее.