Кофе буквально спас. Девушка не расстроилась, что он вышел чуточку крепче, чем нужно. Зато можно было уткнуться носом в чашку, из-под опущенных ресниц подглядывая за происходящим, а если задавали каверзный вопрос, взять паузу, пока делаешь глоток.
А интересовало хозяев дома многое. Почему Бенита решила поступить на службу, какую специальность получила, где остановилась и как родители восприняли такой образ жизни? Как долго планирует оставаться в Анвенте?
– Контракт на два месяца. Вернее, уже полтора, – пожала плечами Бенита, отвечая на этот вопрос. Время летело все быстрее.
Она не сразу поняла, почему за столом вдруг стало тихо.
– Всего два месяца? – словно не поверив, протянула Ита и отставила чашку в сторону. Переглянулась с мужем. – Неужели нельзя оформить перевод? Или задержаться подольше? Если негде жить, то можно остановиться у нас, для друзей Соры здесь всегда найдется свободная комната.
– Мама, давай не будем об этом, – попросил Квон, нахмурившись, и неожиданно повел носом. – Пахнет паленым. Кажется, у тебя что-то подгорает…
– Рыба! Совсем забыла! – Ита сорвалась с места, и Квон, воспользовавшись этим обстоятельством, поспешил закруглить разговор.
– Пап, гостевая комната свободна? Нам бы переодеться с дороги и умыться.
– Комната свободна, но вы же не собираетесь занимать ее вместе? Проводи девушку. Для тебя мать у мальчишек постелила, денек втроем перекантуетесь. А в твоей комнате Тата. Если мальчишки совсем замучают, я их к себе заберу.
– Не стоит, обидятся. Да и мы остаемся всего на ночь, – кивнул детектив и отправился к лестнице, прихватив заодно саквояж Бениты.
Гостевая комнатка была маленькой и опрятной. Узенькая тахта с двумя вышитыми подушками, прикроватный столик-трюмо, деревянные панели, восхитительно пахнущие сосной. Вместо магических светильников – керосиновая лампа. Эта напоминающая об обычной жизни деталь не портила картину, а скорее, дополняла интерьер.
Стоило закрыться двери, как с лица Квона сошла беззаботная улыбка. Напарник отлично держался, даже малышню потаскал, но ребра от этого целее не стали.
Девушка прикусила губу – за Квона она сейчас переживала едва ли не больше, чем за себя, – и полезла в саквояж за заживляющим зельем. Она понимала, почему он не хочет волновать родителей, но не во вред же себе.
– Садись, подлатаю, – кивнула она на тахту.
Квон перестал притворяться, что прекрасно себя чувствует и, поморщившись, присел. Снял рубашку, размотал бинт. Грудь и спина пестрели разноцветными пятнами, в двух местах снова кровоточили раны.
– Целитель сказал, что там синяки остались, кости он срастил. Не волнуйся понапрасну, – через силу улыбнулся он, превозмогая боль.