к выводу, который Адорно не может доказать. А именно что, вопреки устаревшему стилю, Бах был великим, поскольку в своей музыке он занимал исторически верную сторону. Она предполагает стремление к утопии и сохранение в объективном виде подлинной свободы субъекта.
Почему тексты вроде только что процитированного столь влиятельны? Этот вопрос возвращает нас к революционному духу 1960–1970-х годов. Сторонники освобождения в глубине души осознавали те выгоды, которые получили от рыночной экономики. Они принадлежали к поколению, которое наслаждалось свободой и процветанием в таких масштабах, о которых молодые люди раньше и не помышляли. Отказ от «капиталистического» порядка во имя свободы казался чуть ли не смехотворным, когда контраст с советской альтернативой был столь очевидным.
Чтобы оправдать новые революционные настроения, нужно было такое учение, которое показало бы, что свобода капитализма иллюзорна, и дало бы определение подлинной свободы, которую отрицает потребительское общество. Именно его и предложили Адорно, Хоркхаймер и Маркузе. Атака Адорно на массовую культуру принадлежала к тому же идейному течению, что и разоблачение «репрессивной толерантности» Маркузе. Это была попытка смотреть через завесу лжи. Идеи фетишизма, овеществления, отчуждения и подавления, которые носились в воздухе после 1968 г., имели одну главную цель, которая заключалась в том, чтобы показать иллюзорный характер капиталистической свободы и утвердить мысль о критической альтернативе, об освобождении, которое не привело бы просто к более тяжелой форме «государственного капитализма», якобы господствовавшего на Востоке и Западе.
Постоянно усиливая критику американского капитализма и его культуры и делая лишь сдержанные или снисходительные замечания насчет реального коммунистического кошмара, эти мыслители выказывали глубокое безразличие к человеческим страданиям. Исходя из этого, можно судить и о несерьезном характере их предложений. Адорно прямо не говорит, что «альтернативой» капиталистической системе и потребительской культуре является утопия. Однако именно это он подразумевает, и это не реальная альтернатива. Следовательно, его альтернатива иллюзорной свободе потребительского общества сама иллюзорна, будучи всего лишь ноуменом, единственная функция которого – служить мерой наших недостатков. И все же Адорно знал о существовании реальной альтернативы, предполагавшей массовые убийства и уничтожение культуры. Было совершенно нечестно с его стороны отвергнуть эту альтернативу просто как тоталитарную версию того же «государственного капитализма», который он наблюдал в США.