Революционеры 1960-х годов сохранили веру в Мао. Ценой удивительных искажений они дошли до того, чтобы не видеть в «культурной революции» борьбы против разума. Но они смутно осознавали, что интеллектуальные лидеры не принимают своих последователей всерьез. Сталин был разоблачен, тень сомнения начала падать и на Ленина. Правда, всегда был Троцкий. Но у Грамши оставалось преимущество, которым Троцкий не мог похвастаться: он не просто погиб, а погиб в борьбе с фашизмом. Свидетельством эффективности коммунистической пропаганды стала ее способность внушить, что фашизм и коммунизм являются полными противоположностями и что есть единая шкала, на концах которой располагаются «крайние левые» и «крайние правые» взгляды. Поэтому, хотя коммунизм и находится на самом левом краю, всего один шаг отделяет каждого интеллектуала от того, чтобы не запятнать себя злом нашего времени, т. е. фашизмом.
Вероятно, английскому автору проще, чем итальянскому, пробраться через всю эту бессмыслицу и увидеть то, что она призвана скрыть. А именно глубокое структурное сходство между коммунизмом и фашизмом, как в теории, так и на практике, и общее для них неприятие парламентских и конституционных форм правления. Даже если признать в высшей степени случайную тождественность национал-социализма и итальянского фашизма, говорить об обоих движениях как о настоящих политических противоположностях коммунизма – значит демонстрировать самое поверхностное понимание современной истории. На самом деле всем этим «-измам» есть один противовес – политика, основанная на переговорах. Без всяких «-измов» и иной цели, кроме мирного сосуществования соперников.
Коммунизм, как и фашизм, подразумевал попытку создания массового народного движения и государства, объединенных под властью одной партии, которая обеспечит полное единство на пути к общей цели. Это предполагало уничтожение оппозиции любыми средствами и замену регламентированных межпартийных дебатов секретными «совещаниями» внутри партийной элиты. Это означало контроль «от имени народа» за каналами коммуникации и образованием и внедрение принципов командной экономики.
В рамках обоих движений закон рассматривался как необязательный элемент, а конституционные ограничения – как ненужные. Ведь обе тенденции были, по сути, революционными, насаждаемыми сверху «железной дисциплиной». Обе должны были привести к социальному порядку нового типа, не опосредованному институтами и демонстрирующему непосредственный, братский тип связей между людьми. И в погоне за этим воображаемым союзом, который итальянские социалисты XIX в. назвали