Грета подняла глаза на постояльца.
— Вы будете сегодня ужинать дома? — равнодушно поинтересовалась она. — Я приготовлю вам с вашей тушенкой.
— Не стоит утруждать себя из-за моей персоны. Эти банки там с июля. Если бы я собирался с ними разделаться, уже сделал бы это. Впрочем, неважно.
Ноэль сел на стул, и теперь их лица оказались прямо друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки. Кажется, впервые за эти месяцы они были так близко. Он привык к ней. К хмурому взгляду, к худому лицу, к одежде, будто сшитой из нескольких мешков разных оттенков. Причем самостоятельно, без помощи портнихи.
Сейчас, вблизи, он, пожалуй, даже назвал бы фрау Лемман хорошенькой, если бы это слово хоть немного вязалось с тем, как она резала проклятую репу и бесстрастно отвечала, будто разговаривала со стеной. Для немки она выглядела довольно миловидной, хоть и сливалась с белыми тюлевыми шторками на окне — светлые волосы, светлые брови и ресницы, голубые глаза, белая кожа. Да, да. Арийка. Отличной породы.
Ноэль отчего-то рассердился, сунул руку в карман и, наткнувшись на небольшой конверт, вспомнил, зачем вообще явился. Он достал оттуда конверт и положил его на стол перед фрау Лемман.
— Мне достались билеты на концерт Городского оркестра. Мэрия заботится о досуге солдат французской армии. Я не пойду, у меня другие планы на нынешний вечер. Да и не с кем. Идите с герром Лемманом.
— Продайте, — пожала плечами Грета и поднялась из-за стола.
На плите закипела вода, и она бросила в кастрюльку очистки. Рядом поставила варить репу для пюре. Потом мыла посуду, вытирала стол. Ждала, когда француз, наконец, уйдет к себе. А он все не уходил. Сидел на стуле и следил за ее перемещениями по кухне. На ее предложение не ответил. Выжидал, пока она остановится хоть на минуту.
— Герр Лемман любит музыку? — резко спросил он.
Вопрос прозвучал неожиданно. Грета чуть заметно вздрогнула и посмотрела на лейтенанта.
— Об этом вы можете спросить у него самого, — она немного помолчала и добавила: — Зачем вы это делаете?
А черт его знает, зачем! Ноэль посмотрел на дурацкий конверт на столе, сожалея о том, что вообще затеял этот глупый разговор. Но когда утром в комендатуру принесли билеты и оставили ему в качестве приглашения, он почему-то подумал, что за то время, что живет в Констанце, ни разу не видел, чтобы Лемманы выбирались хоть куда-то, кроме как на работу да на рынок. Эта маленькая семья вызывала в нем странное и необъяснимое чувство сожаления — о том, через что прошли они все. Образование историка давало ему привилегию, какой не было ни у кого из друзей. Он знал, что время быстротечно, и однажды всему будет дана своя оценка, которую и теперь предугадать невозможно. Несмотря на то, что были победители и побежденные. Но было еще нечто важное — всем им предстоит как-то жить со случившимся и дальше. Как жить — он не знал. Он был историком. Он копался в прошлом.