Однажды я уже видел этого господина. Нас даже представляли друг другу. Но, как уже говорил, сфера моих интересов была весьма далека от международных проблем или статей скаковых лошадей, так что в тот, первый раз сколько-нибудь продолжительной беседы у нас не вышло. Между тем, барон Йозеф фон Радовиц в Европе фигурой был не безызвестной. Этакий профессиональный сглаживатель острых углов и мастер фантомных, в итоге оказывающихся выгодными только Германии, компромиссов. Настоящая находка для излишне прямолинейного и, признаться, не слишком честного, Бисмарка.
- Я полагал вас здесь увидеть, - вместо приветствия, заявил на не по-прусски правильном, классическом, с берлинским выговором, хохдойче барон. Прежде целеустремленно протиснувшись сквозь публику, искусно избегающую общения со мной. - Вы позволите посетить вас в вашей усадьбе на Фонтанке?
- А я так напротив, удивлен встретить вас на представлении для отроков, - не сдержав чувства, хмыкнул я. - Чем же вызван интерес посланника Германской Империи к детской пантомиме? Или все-таки к скромному чиновнику?
В отличие от фон Радовица, я говорил на французском. В холле было достаточно шумно. Приходилось несколько повышать голос, чтоб быть уверенным, что собеседник тебя услышит. А значит, что какая-то часть разговора неминуемо достигнет ушей праздно болтающихся рядом господ. И хотя языком Гёте еще со времен Великого Петра никого в Санкт-Петербурге не удивить, но последнее время, немецкий стремительно терял популярность. А вместе с языком, и люди на нем говорившие. В империи становилось не модно быть немцем. К франкам, не смотря на их вольнодумство и предательство последнего монарха, и то относились куда лучше.
- Мне было настоятельно рекомендовано, сразу после подачи ходатайства об аудиенции у Его Императорского высочества, Регента Александра, искать встречи с вами, ваше высокопревосходительство, - легко перешел на язык недавнего врага барон. Не устаю поражаться этим, общеевропейским дворянским космополитизмом. При всей нелюбви немцев к Франции и всему французскому, акцента в речи фон Радовица мой чуткий слух так и не смог различить.
- И чем же вызвана этакая избирательность визитов? - усмехнулся я. Пусть это было и не особенно любезно, но ведь это он, посланник Берлина, напрашивался ко мне в гости, а не наоборот. Кроме того, пока усатый, чем-то напоминавший канонического, из Советских мультфильмов, барона Мюнхаузена, посол подбирал правильные слова для ответа, я напрягал мозг в попытке вычислить, чем мне может грозить это, навязчивое внимание Германского МИДа. И как с этим связаны доставленные мне всего несколько часов назад пачки документов.