Недаром считается, что эта башня – «самое высокое и ясное откровение готической мысли».
Французские и немецкие культурные традиции издавна переплетались в Эльзасе. Страсбургский собор (явившийся истинным откровением для великого Гете, который посвятил этому величественному сооружению свои вдохновенные строки), в отличие от Фрейбургского, по сей день не закончен, и только потому однобашенный, отражает некоторым образом это переплетение. Главным его зодчим был, вероятно, немец Эрвин Штейнбахский.
Это было в 1771 г. По собственному признанию, Гете, совсем тогда молодой, чтил лишь понаслышке «гармонию масс, чистоту форм и был заклятым врагом путаных причуд готических построек». Под словом «готическое» он, в согласии с образованнейшими людьми своего времени, «соединял все синонимы ошибочных представлений о чем-то неопределенном, беспорядочном, неестественном, бессвязном, некстати налепленном и нагроможденном».
Но вот что он писал, увидев Страсбургский собор:
«Каким же неожиданным чувством поразил меня его вид, когда я к нему приблизился: большое, цельное впечатление заполнило мою душу; он состоял из тысячи отдельных, гармонически спаянных частей, а потому было возможно им наслаждаться и упиваться, но отнюдь не осознавать и объяснять…
Трудно бывает человеку, когда творение его брата столь возвышенно, что он может перед ним только преклоняться и благоговеть. Как часто моим глазам, утомленным от пытливого созерцания, приносили успокоение вечерние сумерки, когда несчетные детали сливались в сплошные массивы, открываясь моей душе просто и величаво, и во мне пробуждалась способность одновременно наслаждаться и познавать. Тогда мне открывался в слабых предчувствиях гений великого мастера. «Чему ты дивишься? – шептал он мне ласково. – Все эти массы были естественно необходимы, и разве ты не видишь их во всех более древних церквах моего града? Я только придавал их произвольным размерам гармонические пропорции. Какой широкий круг образует над главным входом, венчающим два меньших, расположенных по бокам, это окно, здесь связанное с нефом собора, а раньше служившее только люком, пропускающим дневные лучи. Как высоко над ним пришлось расположить на колокольне ряд меньших оконец: все это было необходимо, и я сделал это прекрасно. Но горе мне, когда я витаю в этих мрачных, высоких отверстиях, здесь, по бокам здания, которые зияют такой пустотой и кажутся столь ненужными. В их смелых, стройных формах я скрыл таинственные силы, которые должны были высоко поднять к небесам обе башни, из которых – увы! – только одна печально стоит здесь, лишенная пятикратно вознесенного венца, который я ей предназначил, чтобы все части постройки склонились перед нею и ее царственной сестрой».