— Спасибо, мальчик, — сказала она и дотронулась до его шевелюры. — Какие у тебя славные кудри, как у девочки.
Миша вспыхнул. Но в тоне Василисы вовсе не прозвучало издевки, как он мог бы заключить из ее слов.
Рандеву закончилось ничем. Невинность он сохранил, дворянскую честь не запятнал связью с блудницей. Но как же он тогда переживал, страдал, хотел даже покончить с собой… Однако время шло, он был молод и жизнелюбив, вскоре от его недавнего увлечения не осталось следа. Разве что изредка в сновидениях вдруг появлялся берег Ушаковки, всплывали волнующие запахи вечерней реки, и он ощущал неслышное, но тревожащее прикосновение невесомой женской руки.
Мог ли он тогда вообразить, что пройдет всего лишь пятнадцать лет и красавица, обвораживающая юнцов, сводящая с ума благообразных отцов семейств, превратится в пугало.
Выходит, в ту пору у Василисы была дочь! Неясно только, кто же ее воспитывал, нянчил? Не Василиса же, проводившая время в беспрестанных кутежах. О малютке мог позаботиться владелец ресторана: в его интересах было освободить Василису от ухода за дочерью. Во всяком случае, кто-то заботился о девочке — выросла. Но неужто и она пойдет по той же дорожке?
Похоже, усадьба, куда они направились, содержалась добрыми хозяевами. Даже дворовый кобель сознавал это, вел себя владыкой. Ни форменная шинель, ни хлыст в руке Михаила Павловича, которым он угрожал псу, не устрашили того, только пуще разъярили. Пришлось им ждать, когда из дому выбежал долговязый подросток и загнал кобеля в будку. Высокое крыльцо и просторные сени указывали на то, что живут здесь люди обстоятельные, рачительные. Михаил Павлович ничуть не удивился, когда, отворив дверь, ступил в хорошо освещенную солнцем переднюю. Хозяин в бордовой косоворотке, подпоясанной узким ремешком с блестящими наклепками на кончике, держался с достоинством, без признаков раболепия. Пригласил пройти в горницу. Здесь было прибрано, все находилось на своих привычных местах. В красном углу в застекленных створках сияли образа, чистое расшитое полотенце обрамляло их. Хотя стульев с гнутыми спинками не было, зато лавки и табуреты были покрыты домотканой цветастой холстиной, возле стены между окнами стоял фасонный буфет, разбитый на мелкие отделы и ячейки, застекленные рисуночным стеклом. Сквозь стекло виднелась праздничная посуда. Невысокая раздвижная ширма отгораживала один угол. За ее ситцевыми стенками слышалось чье-то присутствие, судя по хриплому дыханию, больного или старика.
Кроме хозяина и подростка, встретившего их во дворе, в доме были немолодая женщина и девка годов шестнадцати.