Елена Павловна сообразила, что привело Мишу в такое неурочное время — беспокойство за нее. Ее болезненная вспышка утром сильно встревожила его. Она уже и позабыла про свою истерику, а брат весь день помнил и мучился.
— Ну, слава богу! — воскликнул он, увидев ее. В глубине матово-карих глаз искристо вспыхнули две черные точки. Как бы хорошо он ни владел собой, глаза выдавали его чувства. Он умел погасить улыбку, заставить окаменеть свое лицо — глаза не подчинялись его воле. Сейчас он, напротив, улыбался, старался выглядеть беззаботным — взгляд выражал озабоченность и сильное волнение. Он мог обмануть кого угодно, только не ее.
— Собралась к модистке, а вышла из дому, про все позабыла, — рассмеялась Елена Павловна, поражаясь тому, сколь естественно прозвучали ее слова, будто не было на душе у нее никакой тяжести. — На дворе прелесть — этакий чудный закат! Прошла мимо собора, мимо нашего старого дома…
Пока Глаша пособляла ей раздеться, она продолжала говорить безумолчно. А ведь скрывать ей совсем нечего. То была совсем невинная ложь, вернее, игра, оберегающая ее от возможного подозрения. Наивно требовать от людей полную правду. Искренность до конца невозможна даже между самыми близкими людьми. В жизни человек постоянно вынужден балансировать между правдой и ложью.
Ей стыдно было вспоминать утреннюю сцену. Брат, конечно, простил ее, не помнит обиды, но сама-то она долго не позабудет. Потом разговор зашел о постороннем, впрочем для нее, а не для Миши. Известие про утопленника, принесенное Глашей, оказалось правдивым во всех подробностях. Совершено злодейство. Брат видел труп и мог подтвердить. Не завидная у него служба: постоянно иметь дело с самыми мрачными и грязными сторонами жизни. В первые года она пыталась повлиять на него, отговорить от службы в полиции, придумывала ему другой род занятий, где бы он мог проявить способности, найти свое призвание. Но брат установил себе твердые правила: жизненную дорогу избрал раз и навсегда и, надо сказать, достиг уже не малого — вышел в старшие помощники пристава, а в скором времени его, возможно, назначат приставом. Самойлов, числящийся на этом посту более пятнадцати лет, ни во что уже не вникает, полностью все передоверил своему старшему помощнику: годы и здоровье принудили его отстраниться от дел. Брат на хорошем счету у начальства. Единственное, что может помешать его назначению, то, что он холост. Хотя тут она, может быть, и не права. Ей почему-то кажется, что полицейскому приставу не подобает быть холостым.
— Миша, почему ты не женишься?