Что-то просвистело над плечом Кормака и ударилось с глухим стуком. Юсеф Эль Мекру ахнул и покачнулся, схватившись за древко стрелы, что торчала из-под его густой бороды. Кровь хлынула из его приоткрытых губ, и он упал, умирая. Лур, что цеплялся за руку Кормака, судорожно дернулся и рухнул на пол. Давление ослабло. Норманн, тяжело дыша, отступил назад и добрался до лестницы. Взглянув вверх, он увидел Тогрул-хана, который стоял на верхней лестничной площадке, сжимая в руках тяжелый лук. Кормак заколебался — с такого расстояния монгол без труда мог пробить его кольчугу стрелой.
— Поторопись, батыр, — раздался голос кочевника. — Поднимайся!
В этот момент в темноту, сгустившуюся за светом мерцающих факелов, бросился Иаков. Он успел сделать три шага, прежде, чем запел лук. Еврей закричал и рухнул вниз, как будто его ударила гигантская рука; стрела вошла между его жирными плечами и пронзила насквозь.
Кормак осторожно продвигался вверх на глазах ошеломленных, полных сомнений врагов, столпившихся у подножия лестницы. Тогрул-хан присел на площадку — ослепительные глаза-бусинки, стрела на тетиве, — и вооруженные люди опасались сделать шаг. Но один все же решился — высокий туркмен с глазами бешеной собаки. От жадности, думая, что драгоценный камень у Кормака, или в приступе фанатичной ненависти, он выпрыгнул вперед, зажав в зубах меч и стрелу, и бросился вверх по лестнице, подняв свой тяжелый окованный железом щит. Тогрул-хан спустил тетиву, но стрела отскочила от металла, и Кормак, опять встав в удобную стойку, ударил мечом со всей силы. Посыпались искры, с потрясающим грохотом клинок разбил щит и опрокинул атакующего туркмена, который покатился вниз по ступеням и замер у подножия лестницы.
Больше попыток преследования не было. Кормак поднялся на верхнюю площадку; они вместе с монголом выскочили наружу и захлопнули тяжелую железную дверь. Снизу послышался многоголосый рев, и монгол, вернув тяжелый засов на место, поторопил:
— Быстрей, батыр! Эти псы выбьют дверь через пару минут. Пора убираться прочь!
Он повел Кормака по боковому коридору, потом через несколько комнат и в конце пути распахнул решетчатую дверь. Оказывается, она вела во внутренний двор, залитый сейчас серым светом зари. Там стоял человек, придерживающий двух коней: великолепного черного жеребца Кормака и жилистого чалого — монгола. Приблизившись, норманн увидел, что лицо человека почти полностью скрыто повязкой.
— Поторопись, — призвал Тогрул-хан. — Раб оседлал моего коня, но твоего не смог из-за дикости этого зверя. Раб пойдет с нами.