– Лучше туда, командир! – Кивнул за плечо Родька. – Там конюшня стоит безлюдная, мы уже всё в округе возле неё проверили, и освещается она, кстати, чуток – двумя светильниками изнутри.
– Добро, – согласился Варун. – Давай, Властиборович, понесли его по-быстрому через двор! А вам, Родька, в оба глаза теперича глядеть, чтобы ни одна душа не прошмыгнула к нам в конюшню! – и ветераны потащили «мотающуюся тушку» в строение.
– Ванька, тебе там задний вход приглядывать! Калева, мы с тобой здесь, у головного, схоронимся! – отдал команду старший пластун, и фигуры Андреевских разведчиков пропали разом, также как и появились, словно их тут только что и не было.
– Охолони-ись! – прорычал Варун, окуная по самые плечи шляхтича в большую кадушку с водой. – Раз, два, три, – просчитал он вслух и вытащил хмельного наружу за шкирку. – Видишь меня? Видишь? – Литвин только мотал головой и что-то такое невразумительное бормотал.
– Опохмели-имся! – пробасил Будай, и они вдвоём с другом вновь опустили своего подопечного головой в кадушку.
– Раз, два, три… – На пятом счёте из глубины пошли пузыри, «ныряльщик» забил ногами и попытался было выдернуть голову наружу.
– Ра-ано пока, мило-ой! – пробурчал Варун и с силой втолкнул выныривающий затылок обратно в кадку. – Девять, десять! Ну что, пока что для начала хватит!
Марич сидел у кадушки, тряс головой, разбрызгивая вокруг воду, истошно кашлял и что-то там причитал тонким сиплым голосом.
– Русские свиньи сполна заплатят за такое дурное обращение со мной, – наконец-то смогли разобрать его бормотание ветераны.
– Ух ты! Трезвеет уже паря, даже лаяться вон начал, – глубокомысленно изрёк Будай. – Ну что, чтобы уж совсем бедолаге полегчало!.. – и шляхтича опять макнули в воду. Тот сразу же начал отбиваться изо всех сил, пытаясь вырваться из таких цепких рук русских воинов.
– Раз, два, три. – Держа за длинные волосы на затылке, резко макал его в кадушку старший разведки. Наконец «ныряльщик» умудрился-таки извернуться и резко лягнул его, попав в бок. Фотич тут же выдернул купальщика и бросил его на покрытую прелой соломой и навозом землю.
– Гляди-ка, протрезвел ведь, зараза, мне вон даже бочину ногою прошиб, ну, значит, совсем ожил.
А литвин в это время лежал ничком на соломенной подстилке конюшни и содрогался всем телом. Его колотило и беспрестанно рвало, а этот кислый противный дух человечьей блевотины перебил все местные и такие привычные уже запахи, исходящие от гнилой соломы, конского пота и навоза. Наконец-то судороги прекратились, шляхтич поднял голову и, лёжа на полу, начал шарить у себя на поясе.