— Да, я видел, — сказал Сергеев, — два дня назад, у Новикова, ни рюмки не выпил.
— Ну вот, а басни о нем все равно рассказывают. Ты знаешь, Николай сборную страны тренировал? Нет? А как ушел? Все было нормально, ребята довольны, выигрывали. Потом приклеили ярлычок: пьяница. И привет. Конечно, он сам виноват. Если Николай выпить захотел, то выпьет при черте, а не только при большом начальстве. Ну, ему замечание сделали, он известно: подите, мол, туда и туда. — Борис свистнул. — Только его сборная и видела.
— Сейчас Зверев вроде не жалеет…
— Сейчас не жалеет. Тогда не сладко было. Сейчас пишет. Умереть можно! — Борис улыбнулся, не выдержав, расхохотался вовсю.
Он смеялся, по небритым щекам текли слезы. Борис вытирал их ладонью, продолжал всхлипывать. Сергеев не мог удержаться и тоже рассмеялся. Он смотрел на Бориса и, хотя не страдал излишней доверчивостью, не сомневался в его непричастности к расследуемому делу. Перестав рассказывать байки и хохмить, Борис стал добрым, обаятельным, главное, душевным. Не столько в словах, сколько в тоне, каким он рассказывал о Николае, чувствовалась любовь к другу. Кстати, у Зверева этого качества Сергеев не заметил. У Зверева скорее сквозило легкое пренебрежение. Борис, где-то безусловно признавая старшинство друга, относился к нему как к капризному, трудному ребенку.
— Что тебя разобрало? — спросил Сергеев.
— Ерунда. К делу не относится. — Борис махнул рукой, видно, ему очень хотелось рассказать, и Сергеев заявил:
— Так наш разговор уже давно к делу не относится. Расскажи.
— Понимаешь, Николай в школе по русскому языку три балла имел только потому, что у меня списывал. Мы все в одном классе учились. Первый хулиган был. Как он ни крутился, уж и мы ему все помогали, все равно из восьмого класса его за неуспеваемость выгнали. Теперь писателем стал. Когда о таких историях читаешь, то спокойно относишься. Прятался, прятался гений, ему надоело прятаться, он и вылез наружу. Но Николай-то точно не гений, уж я знаю. Если бы Петр начал книжки писать, я бы не удивился, он с детства в консерваторию ходит, в живописи разбирается, в кинематографе дока. Феллини, Антониони, второй план, сверхзадача. Все знает. А Николай спортом занимался да различными способами деньги зарабатывал. Его, как меня, хлебом не корми, дай детективчик посмотреть, ни одного не пропускаем. — Борис спохватился, взглянул вопросительно.
— Тоже обожаю детективы, — поддержал Сергеев. — Кто-то из современных умов сказал, что детективы любят все, но не у всех хватает мужества признаться в этом. Давно Николай начал писать?