В то время как сведения о казнях не желавших служить по соображениям совести доводились до сведения общественности и совершались под прикрытием военных законов, уничтожение недееспособных никогда не афишировалось и проводилось без всяких постановлений, хотя занятые в операции ключевые фигуры и старались протолкнуть какой-то декрет для придания законности своим действиям. В конечном счете Боулер и Брандт добились от Гитлера двух строчек – санкции на «милосердную смерть». Пусть этот строго конфиденциальный документ оставался крайне двусмысленным, диктатор никогда более не рисковал поставить подпись под какими-нибудь другими указами с разрешением на тайное убийство. Процесс отбора пациентов и даже организация умерщвления часто ложились на директоров психиатрических приютов, таких как Фридрих Меннеке, подгоняемых высокими провинциальными чиновниками вроде Фрица Бернотата в Гессен-Нассау. Многие были нацистами и имели возможность действовать, но идейные ориентиры им задавали концепции, не всегда обязательно нацистские по происхождению. Пожалуй, отправной точкой служил написанный в 1920 г. трактат «Дозволение на лишение жизни непригодных к жизни» Карла Биндинга и Альфреда Гохе, в котором радикальным образом переопределялась сама сущность «милосердной смерти»: не выбор индивида с целью избежать мучительного конца от неизлечимой болезни, а законное средство общества избавляться от «бесполезного балласта».
То и дело повторявшиеся финансовые кризисы областных и центральных правительств на протяжении 1920-х гг., особенно после обвала на Уолл-стрит в 1929 г., еще сильнее заострили для живущих в своем микромире немецких чиновников вопрос экономии средств и выбора жестких мер в распределении ресурсов. В их глазах мелкие преступники превращались в «психопатов» и бомжей, а длительное время находившиеся без работы граждане получали клеймо «антиобщественного элемента» и – что уж совсем безнадежно – «чуждых народной общности». Нацистский режим только поощрял подобные тенденции, пестуя управленческую культуру, в которой полиция, суды, организации по вопросам молодежи и социального обеспечения, СС, коменданты тюрем и директора исправительных домов могли ощущать себя занятыми в общем проекте под названием «национальная дисциплина». Достигнуть этого сложным не представлялось, поскольку многие представители среднего класса, политически консервативные люди, сделали те же выводы в отношении причин крушения порядка в конце Первой мировой. Все дело заключалось, по их мнению, в недостатке беспощадности в ходе ведения войны