— Так ты из-за квартиры, что ли? Так пропишите себе тётку жены и выйдет вам площадь побольше. Тебе ли советовать, Гуськов, ты ж без меня эти ходы-выходы знаешь.
— Да при чем тут квартира, Князев? — впервые с настоящим отчаянием в глазах проронил Виталий. — Детей у меня не будет, понимаешь, никогда, ни через год, ни через десять, никогда не будет сына или дочки и внуков под старость не будет. Ты можешь это понять?
Олег не нашёлся, что ответить. По выражению лица Гуськова было видно, что это не жалостливое бормотание спьяну, а действительно что-то очень горькое и безысходное для него. Такое, что нельзя даже спросить совета, а можно только выговориться, потому что в разговорах хоть ненадолго да станет легче. Виталий вновь налил себе и Олегу и, опрокинув залпом, даже не закусил, а просто обтёр губы ладонью.
— Не понять тебе, Князев, у тебя дитё есть, вот тебе и не понять.
Олег действительно до конца не мог прочувствовать, из-за чего проныра Гуськов так убивается.
— Хм, что-то я и не думал, что так ребятню любишь. Ты об этом и не говорил никогда, даже радовался, что в квартире тесноты не будет.
— Вот за эту радость Боженька-то меня и наказал, — выдохнул Виталий.
— Опа! Коммунист Гуськов про Боженьку вспомнил, — усмехнулся Олег.
— Дурак ты! — в сердцах выкрикнул Виталий. — Да мне такой камень на душу повесили, что скажи сейчас поди, Виталя, в церкву и поставь свечку и родится у вас ребёнок, веришь, на коленках бы пополз! А теперь можешь бежать докладную строчить, разоблачил двурушника.
— Сам ты дурак, Гуськов, — спокойно произнёс Олег. — Набрался и несешь не пойми чего.
— Слушай, Князев, а ведь у тебя жена пьющая, правда ведь, пьющая, ты же сам рассказывал. Забери у неё девочку, на кой пьяной бабе ребёнок? А мы с Нелькой её удочерим, а Князев? Нелька-то вторую неделю ревмя ревет, головой совсем плохая стала. Увижу, говорит, бесхозную коляску, умыкну чужого ребёнка. Ей даже таблетки выписали как психическим. Ты ж мне друг, Князев, я ж тебе сколь добра сделал, отдай нам дочку, она ж тебе не сдалась, ты ещё наделаешь. А мы твою воспитаем как положено, и в сытости, и в заботе ей ни в чем отказу не будет, у нас знаешь добра-то — всё ей достанется. Ей сколько сейчас годков? Пять, шесть? А мы её в спецшколу с английским языком в первый класс запишем, у нас знакомые есть, подсобят.
— Ты совсем охренел, Виталик! До чёртиков допился, придурок конченый! — рявкнул Олег, хлопнув по столу ладонью.
Гуськов совсем сник, лицо закрыл ладонями и качался на стуле, словно болванчик, что стоял в серванте у Лизаветы.