— Не балуй! — пригрозил колоннам Арсеньев. — Подумаешь, всего одна граната. Нам нужно хотя бы еще полчаса.
Он наклонился к раненому товарищу. Шея разведчика распухла, на щеке виднелись уродливые синие разводы — след от удара электрическим током высокого напряжения.
— Славка! — позвал Арсеньев. — Ты слышишь меня?
Ответа не последовало. Пульс у Славки прощупывался очень слабо, дыхание отсутствовало. Пришлось применять меры реанимации и делать это максимально энергично. Не менее пятнадцати минут ушло только на то, чтобы восстановить и стабилизировать дыхание. Наблюдавшая за Командором Туся еще раз поразилась профессионализму его действий. Пару раз в его мыслях промелькнули такие сугубо врачебные термины, каких спецназовцу, пусть даже прошедшему начальный курс медицинской подготовки, знать просто не полагалось.
Наконец Арсеньев убедился, что его товарищу стало лучше. Сознание, правда, не возвращалось, но дыхание оставалось стабильным, пульс стал ровнее и уверенней.
— Слушай меня внимательно! — проговорил Арсеньев, крепко сжимая Славкину руку и делая ударение на каждом слове. — Мы обязательно выберемся отсюда. Я сделаю подкоп под плитой и вытащу тебя. А ты лежи, отдыхай и не вздумай умирать!
Он проверил, хорошо ли держится пластырь, которым закрепил повязку, прикрывшую ожог, перетащил Капеэсэс поближе к плите, чтобы беседовать с ним и наблюдать, не отвлекаясь от работы, и продолжил раскопки. Грунт под плитой состоял почти сплошь из высококачественного углепластика и поддавался с трудом, приходилось долбить и кромсать. Применять скорчер Арсеньев остерегался. Он почти преодолел верхний слой, когда его внимание привлек едва слышимый звук. На другом конце парковки что-то шуршало и цокало.
Трудно сказать, являлась ли сраженная тысяченожка разведчиком, успела ли она что-либо куда-либо передать, или цель существования подобных ей машин заключалась в том, чтобы на расстоянии нескольких сот метров реагировать на тепло, излучаемое живой человеческой плотью, и бездумно эту плоть уничтожать…
На Командора и его товарища, воинственно поводя из стороны в сторону передними щупальцами и издавая отвратительные лязгающие звуки, медленно, но неотвратимо приближаясь, наступало около двух десятков тысяченожек.
Арсеньев оскалил зубы. «А что делает двадцатая левая нога, когда пятая правая шагает вперед?!» — услышала Туся некстати проникшую в его сознание абсурдную мысль. Он устроил Славу поближе к ставшей теперь спасительной плите, снял с пояса оставшиеся гранаты и не спеша выдернул предохранители…