Вовлекаясь в унизительные перепалки, распространяя изображения, попирающие человеческое достоинство, мы теряем свою человечность. Приравнивая мусульманина к террористу, мексиканца к незаконному иммигранту, полицейского к свинье, мы говорим не о людях, на которых нападаем, а о себе. О том, насколько цельно мы действуем (подсказка: не очень).
Дегуманизация отменяет обязанность отвечать за сказанное: какая ответственность может быть перед недочеловеком? Унижение и дегуманизация не приближают нас к справедливости, в лучшем случае они позволяют выпустить пар, в худшем приветствуют эмоциональное самолюбование. Если наша вера предлагает видеть Бога в каждом, кого мы встречаем, то в число этих людей должны быть включены политики, журналисты и незнакомые нам пользователи Твиттера, с которыми мы расходимся в убеждениях. Оскверняя их божественную природу, мы оскверняем и себя – и предаем веру.
Бросить вызов стандартам, по которым мы живем, и не опускаться ниже того, на что мы согласны, это значит постоянно быть начеку и сверяться с этими стандартами. Нас до такой степени задевают чужие слова и картинки в Интернете, что мы уже готовы считать нравственные исключения допустимыми. Вкупе с вниманием и сверкой с принципами нам необходима отвага. Дегуманизация работает, потому что непопулярные высказывания и выступления против неравенства провоцируют жесткие последствия.
Важный пример – дебаты о лозунгах «Черные жизни ценны», «Синие жизни ценны» и «Все жизни ценны». Возможно ли верить, что черные жизни ценны, и в то же время беспокоиться о благополучии белого полицейского? Конечно. Можно ли волноваться о благополучии полицейского и в то же время быть неравнодушными к злоупотреблениям должностными полномочиями, к систематическим проявлениям расизма в силовых структурах и системе уголовного правосудия? Да. У меня есть родственники, работающие полицейскими, – я не могу передать, как мне важно, чтобы с ними все было хорошо. Почти вся моя волонтерская работа связана с армией и полицией – и мне есть дело до того, как справляются с уязвимостью и стыдом люди в этих структурах. А когда нам есть дело, мы требуем от систем, чтобы они наилучшим образом отражали честь и совесть людей, которые служат им.
Но в таком случае, вероятно, стоит пользоваться лозунгом «Все жизни ценны»? Нет. Потому что моим черным согражданам отказывают в человеческом подходе так, как не отказывают никому. Чтобы узаконить рабство, нужно было совершенно дегуманизировать рабов. Участвовали ли мы в этом процессе или просто живем в культуре, в которой такое было приемлемо, – это влияет на наше восприятие. Мы не можем сделать вид, что история рабства окончательно стерлась за пару поколений. Я верю, что «Черные жизни ценны» – это движение регуманизации черных граждан. Все жизни ценны, но не все жизни нужно подвергнуть процедуре, обратной нравственному исключению. Не всех людей вовлекали в психологические процессы демонизации и расчеловечивания для того, чтобы остальные граждане могли убедить себя, что рабство законно.