– Со мной сидела такая же, – спустя некоторое время снова заговорила южанка. – Эми или Эмили. Я, если честно, уже не помню, как ее звали. Провела в центре ровно два месяца, а потом попросила у меня джинсы, сказала, что свои она на стройке замарала. Ну я и дала. А что? Мне не жалко. – Магичка сокрушенно вздохнула. – Кто же знал, что она на ремне повесится? Вот дура-то. Столичный налог просрочила на семь месяцев, шесть из которых она скрывалась в какой-то глуши подальше от Нерона.
– Какой у нее был резерв? – не могла не спросить. Хотя ответ и так был очевиден.
– Четырнадцатый вроде. А что?
– Да так, – я мотнула головой. – Ничего, забудь.
Весь день прошел в бессмысленном хождении по камере. Наученная горьким опытом, я решила отказаться от минералки со снотворным. На ужин съела зеленое яблоко и, пересилив себя, поклевала недоваренный рис.
Пережив еще одну ночь, полную кошмаров, я с сожалением отметила, что реальность ничуть не лучше снов. Одно радует – я не в Обители. Пока что не в Обители. В изоляторе стражи появляются крайне редко, всего три раза в день, и то только для того, чтобы принести еду и забрать пустые контейнеры. Возможно, обстановка вокруг была бы куда лучше, если бы не компания заядлых преступников, которая собралась вместе в одной узкой камере. Ксения и южанка вызывали у меня нечто сродни уважения, если такое громкое слово, как «уважение», применимо к ситуации, в которой мы все оказались. А вот остальные… я невольно ловила себя на мысли, что наблюдаю за ними и боюсь засыпать, когда кто-то из парней бодрствует. Особый ужас вызывал молчаливый наркоман, который вовсе не наркоман, а Мойлер, но это прозвище так сильно ему подходило, что я не могла от него отделаться. И Майя… у меня зубы сводило от ее писклявого голоса. Она каждый день старалась меня чем-то поддеть, прощупать самые болезненные темы, чтобы уколоть посильнее, словно я ей жизнь испортила одним своим существованием. А за мое полнейшее безразличие к ее выпадам магичка только сильнее бесилась и всеми силами пыталась настроить парней против меня. Ее, конечно, никто не слушал, но это все равно дико раздражало. На третий день я не выдержала, и когда за завтраком она в очередной раз назвала меня «фриком», я молча встала и вывалила ей на голову содержимое своего контейнера – макароны и одну пережаренную котлетку, сальный отпечаток которой остался на ее бирюзовой блузке.
– Ты рехнулась, что ли? – заорала она, подпрыгнув от удивления. – Смотри! Смотри, Зак, что она наделала! Идиотка конченая! Где я здесь другую одежду-то возьму? – Майя брезгливо осмотрела масляное пятно. – Фу!