Еврейские козни... Вронский... еврейские козни...
Единственное, чего хотел Франц Кениг от этого мира, которому он честно служил, — стать деканом медицинского факультета Варшавского университета.
— Заходите вечерком к нам, герр доктор, побудьте со своими! Из Берлина специально человек приехал потолковать с нами.
А толковал берлинский гость вот о чем:
— Нацистские методы, может, и грубы, но чтобы восстановить справедливость, нужны волевые, сильные люди. Наши действия оправданы потому, что оправдана сама цель вернуть немецкий народ на его настоящий путь.
— А, герр доктор, — сказал Лидендорф, — рад видеть вас здесь. Садитесь, садитесь поближе.
— Гитлер понял, что немцы больше не желают быть пешками. Если вы считаете себя немцами, вы больше не пешки.
Кениг возвращался домой с четвертого, с пятого, с шестого собрания, смотрел на свою толстую жену-польку, на все, что его окружало, и думал: ”Феодалы, сплошное невежество, а я — немец, я то — немец”.
— Доктор Кениг, вы бы только посмотрели, что творится в Данциге. Тысячи немцев борются за фюрера, заявляя миру, что не позволят себя угнетать.
Как он гордился освобождением немцев в Австрии и Чехословакии!
— По зрелом размышлении, Лидендорф, я решил присоединиться к вашему движению.
Он шел по боковой аллее Саксонского парка, мимо правительственных зданий, дворцов и музеев. Весь этот гранит и мрамор был ему чужд. Другое дело — пивные или уютные дома немцев, его соплеменников, тут он чувствовал себя в своей тарелке, тут доктор Франц Кениг был уважаемым человеком. И говорили тут о великих делах, никого не стесняясь и не боясь.
Он остановился на площади Желязных ворот, как раз за Саксонским парком.
Тошнотворный запах подгнивших овощей, неопрятные крестьяне, кудахтанье кур, крики менял, нищие, тысячи лотошников, торгующихся за злотый.
— Прекрасный галстук, совсем как новый!
— Карандаши! Карандаши! Карандаши!
— Покупайте у меня! Покупайте у меня!
Старухи сидят на краю тротуара, продают яйца
— у кого пяток, у кого три; воры и карманники так и шныряют вокруг; на ручных тележках горы поношенных туфель и засаленных пиджаков.
— Покупайте у меня! У меня!
Бородатые евреи, бородатые Паули Бронские, ссорятся, торгуются за ползлотого на идише, на этом исковерканном немецком языке.
Пьяный солдат, которого вытолкали в шею из кафе, повалился прямо под ноги Кенигу. >,,Недаром говорят: ”Пьян, как поляк”, — подумал Кениг, — точнее не скажешь”.
Две небольшие площади, а вся Польша перед ним, как на ладони. Так ли уж несправедливо отвращение Гитлера к славянам? Тридцать миллионов поляков, и только два миллиона читают газеты. Народ феодалов и батраков, и это в двадцатом веке. Народ, который молится Черной мадонне, — ни дать ни взять африканские зулусы, поклоняющиеся богу солнца.