Оказалось, что общих интересов у них больше, чем тех, что разъединяют. Они одинаково любили музыку, книги, театр. Иногда он соглашался признать, что любит танцевать с ней.
Габриэла ничего не делала специально для того, чтобы быть принятой его друзьями, но, войдя в его странный мир, почувствовала, что они принимают ее с чистым сердцем. Частые разъезды Андрея по всей Польше и зависимость от увольнительных из армии делали их встречи каждый раз похожими на первое свидание.
* * *
”Всего два года, — подумала Габриэла, — всего два года прошло с тех пор, как я встретила Андрея”. Она посмотрела с моста вниз на последний поезд, отправляющийся в Прагу, и пошла дальше искать Андрея с Кристофером.
В винном погребке Фукье в Старом городе было шумно и накурено, пахло сырами, вином и чем-то еще. От столика к столику ходили трое цыган-музыкантов. Они остановились перед Андреем и Крисом. Андрей опрокинул рюмку и положил на стол монету. Скрипач взял ее и подал знак аккордеонисту и чумазой певице с бубном.
— Господи, — прошептал Крис, — даже цыгане играют Шопена.
К их столику пробралась официантка и поставила перед ними две тарелки, черный хлеб, кусок окорока и водку. Цыгане заиграли ”О, соло мио”.
— Это еще хуже, чем Шопен! — не выдержал Крис.
— Давай не терять нить, — сказал Андрей. Он залпом проглотил полпинты водки и утер рот рукавом. — Значит, так: немцы идут в наступление, мы, разумеется, — в контрнаступление, и я на своем Батории первым въезжаю в Берлин.
Покачнувшись, Крис взял вилку и, нацелившись на окорок, всадил ее в самую середину.
— Вот Польша, — он взял нож и разрезал окорок пополам. — Эта часть — Германии, эта — России, и нет Польши. А ваши чертовы поэты будут писать скучные стихи о старых добрых временах, когда паны выбивали дух из крестьян, а крестьяне — из евреев. И какой-нибудь дурак-пианист будет играть для поляков в Чикаго только Шопена. И через сто лет все скажут: ”Да пусть наконец Польша воссоединится, нас уже тошнит от Шопена”. А через сто два года русские и немцы начнут все сначала.
Крис попытался продолжить свои рассуждения, но всякий раз, когда он хотел показать на часть Польши, отошедшую к России, у него соскальзывал локоть со стола. Рыдала скрипка. А когда у Фукье рыдает цыганская скрипка, люди тоже обливаются слезами.
— Крис, будь другом, — всхлипнул Андрей, — уведи мою сестру от этой паскуды Бронского.
— Не произноси имя дамы в кабаке, — понурил голову Крис. — Проклятые бабы!
— Проклятые бабы, — согласился Андрей, дружески хлопнув Криса по плечу, и выпил. — Гитлер блефует!