Успела разглядеть, что на шарике выбиты цифры, и подумать, что где-то их сегодня видела. Успела почувствовать, как шарик нагревается.
А потом, впервые за все свои шестнадцать лет, сознание потеряла.
* * *
Глаза открываю — кругом темно. Лампы погашены, только в окна свет идет, с улицы. Окна — высокие, стрельчатые, от пола до потолка, и поделены на квадратики. Я только по ним и сообразила, что все еще на выставке нахожусь.
Села, и как заору:
— Оксан! Ты где?! Ты чего меня бросила?!
Я считаю — родственников хуже, чем старшая сестра, в природе не существует. Кто не верит, пусть попробует с нашей Оксаночкой пожить. Но без меня сестрица отсюда не ушла бы, это точно.
— Кто здесь? — отозвались из темноты. — Вы что тут делаете?
Я аж подпрыгнула.
Голос — чужой, незнакомый. Хоть и растерянный не меньше моего.
— Сейчас, — говорит, — подождите.
И где-то там, в темноте, огонек загорелся. Зажигалкой, наверное, чиркнул.
Тут и я сообразила фонарик включить — благо, телефон не уронила.
А парень ближе подошел, в ладонях огонек прячет.
— Вы здесь работаете? — спрашивает. — А как… — и запнулся.
Потом вскрикнул и рукой замахал — спичку держал, оказывается, обжегся, когда догорела. Смотрит, будто на привидение.
Я себя даже оглядела украдкой — мало ли что? Но, вроде, нормально выгляжу.
Шорты с лямками, джинсовые — Оксанка отдала, сама в них не влезает. Майка зеленая, дольче-габановская, на одно плечо. Топик под ней сиреневый, точно в цвет колготок. И лак на ногтях — такой же, над типсами-снежинками полдня вчера трудилась. Косметику размазать я никак не могла, а на башке до того все залачено, что атомным взрывом не снесет. Надоели мне, вообще-то, черно-белые волосы, давно хочу в малиновый перекраситься, но, в целом, прилично все. Это парень — странный какой-то. Симпатичный, но чудной.
Одет в зачуханную куртку с пуговицами, как на прабабкиной наволочке. Штаны — из той же убойной коллекции. Ботинки — не знаю, где такие выкопал, а на голове и вовсе черт-те что.
Я чуть не брякнула: «Че пялишься?!», но сдержалась.
А парень мне руку протянул.
— Вставай, — говорит. — Ты… вы… наверное, в самодеятельности участвуете?
Я как заржу. На нервной почве, не иначе.
— Ну да, — говорю. — Вот, прямо в ней и участвую. — За руку его схватилась, встала. — Где здесь выход? — спраш иваю.
Идиотский вопрос, конечно. Но, и правда, не помню, куда идти.
Парень говорит:
— Пойдем, провожу. Мне самому пора. Сморило, должно быть, — а сам теперь, вместо меня, на телефон уставился.
Та-ак.
Спрятать бы его, от греха. Но только тогда совсем темно будет.