Я, кажется, сказал, что нет судей? Ошибся. Они есть. Офицеры, внимательные и строгие, стоят в стороне. От их взгляда не укроется ни одна мелочь. Вот один из часовых успел приглушенно вскрикнуть, вот чуть звякнул недостаточно плотно пригнанный автомат. Не заметь я недовольно нахмуренных бровей офицеров, досадливого покачивания головой, в жизни не обратил бы внимания.
Но они обращают. Это их солдаты, их бойцы, и поэтому им они спуску не дадут.
А люди продолжают движение…
Вот с легким свистом рассекают воздух ножи, точно вонзаясь в сердца мишеней, вот слабым хлопком детонатора извещают о своей гибели танки, орудия и другие объекты «противника». В реальных условиях здесь уже полыхало бы море огня, летел бы к небу искореженный металл и разбегались в панике застигнутые врасплох враги.
Но это занятия. Даже не учения.
Обычные занятия обычного дня…
Полоса препятствий. Она несколько отличается от обычных полос. Не в сторону облегченности. Гвардейцы по пять человек поднимаются на вышку. Это «самолет». С него, надев предварительно подвесную систему, они устремляются в свой короткий и нелегкий путь.
Подвешенный к тросу десантник быстро приближается к земле — «опускается с парашютом». При этом он должен стрелять из автомата и метко бросать гранату.
Но это лишь только начало. Потом пойдут препятствия. Преодоление по канату водного препятствия, переползание… А еще надо «подорвать» объект, надо «снять» часового, «убрать» из машины водителя, проехать на ней порядочный кусок и, наконец, с помощью рации «доложить» о проделанном.
Значит, будь стрелком, подрывником, шофером, радистом. И еще каким! У каждого препятствия — офицер-специалист. Его не обманешь, он сразу определяет качество «работы».
Смотрю и сомневаюсь — неужели все это возможно проделать за то краткое время, которое показывает мой секундомер. Может, он испорчен? Прикладываю к уху, трясу. Нет, не испорчен.
— Ну и ну, — бормочу.
Сопровождающий меня лейтенант с удивлением косится.
Не устаю удивляться и я. Оказывается, эта полоса препятствий так, разминка, нечто вроде прогулочной террасы в доме отдыха. Мне показывают другую — «настоящую»!
(Неужели она для людей? Не для обезьян?).
На многие десятки метров к синему небу уносятся вершины деревьев, и по гладким или, наоборот, ветвистым, оплетенным вьющимися растениями стволам бегут-бегут, исчезая в ветвях, почти невидимые лесенки из скоб, из шатких крючьев. На огромной высоте, раскачиваясь на ветру, перекинуты от верхушки к верхушке паутинные веревочные мостики, дорожки.
И ловчее обезьян, увереннее матросов на былых парусниках мчатся по этим невиданным путям десантники с автоматами, гранатами, снаряжением…