В вагоне было свободно. Дачный сезон еще не разгорелся, грибникам и ягодникам в лесу делать нечего, а рыбаки и охотники выезжают обычно с субботы на воскресенье.
Напротив Ивана Петровича устроился пожилой мужчина с туго набитым портфелем. Фетровая черная шляпа, летнее габардиновое синее пальто, поношенный, но хорошо сшитый серый костюм, галстук говорили за то, что сосед Ивана Петровича ленинградский житель, интеллигент. Но брезентовые брюки, заправленные в кирзовые сапоги, говорили о другом.
Пассажир был явно чем-то расстроен. Глядя в окно, на мелькавшие мимо огоньки фонарей, на силуэты корпусов депо, складов, домов, он часто и шумно вздыхал.
Иван Петрович тоже чувствовал себя неважно. Знакомое чувство одиночества, какое он испытывал в Восточном ресторане, снова закралось в душу, хотя и не в такой острой форме. Письмо шпиона лежало в кармане и было неизвестно, имеет ли он право распечатать и переписать его содержание. А может быть, оно написано шифром или какими-нибудь симпатическими чернилами?
— У вас тут свободно?
Иван Петрович оглянулся и увидел стоящего в проходе Сергея Васильевича.
— Пожалуйста, пожалуйста! Садитесь! — обрадовался он.
Сосед, занятый своими мыслями, даже не взглянул на нового пассажира.
— А этот вагон курящий? — спросил через минуту Сергей Васильевич, устроившись рядом с Иваном Петровичем.
— Первый раз в жизни слышу о курящих вагонах! — не поворачивая головы, пробурчал сосед.
— Извините! Я вижу, вы тонкий знаток русского языка, я хотел спросить: вагон для курящих?
— Нет. Только для пьющих.
— Жаль. Значит, надо в тамбур идти, — сказал Сергей Васильевич и, подмигнув Прохорову, вышел.
Теперь Иван Петрович знал, что делать. Он снял и повесил на крючок пальто, фуражку, задвинул под сиденье чемодан, калоши, причесал волосы и, видя, что сосед не обращает на него внимания, пошел в конец вагона. Сергей Васильевич ждал в тамбуре.
— Вот хорошо, что вы здесь! Я просто не знал, как быть с письмом, — тихо сказал Иван Петрович, передавая запечатанный конверт капитану госбезопасности. — Оказывается, зоотехник Суханов — девятка пик! А я теперь десятка. Велено показать ему карту, а после того, как он покажет свою, можно разговаривать открыто. Но о чем я буду с ним разговаривать — ума не приложу!