Именно в этот момент Гриффитс переключился с себя на меня и начал задавать мне вопросы о моих духовных взглядах и воззрениях, вопросы, к которым я был совершенно не готов.
– Как вы можете быть уверены в том, что после смерти ничего нет? – спросил он. Я попробовал было увильнуть, но он был настойчив: – Каковы, по вашему мнению, шансы на то, что жизнь со смертью не заканчивается? Желательно в процентах.
– Да откуда ж мне знать? – отбивался я. – Ну, возможно, два или три процента, не больше.
Я до сих пор не знаю, откуда взялись эти два-три процента, но Гриффитс ухватился за них, как утопающий за соломинку:
– Так много?
Но я, воспользовавшись моментом, решил перевести стрелки и задал тот же самый вопрос ему.
– Не знаю, смогу ли я ответить на него, а главное, захочу ли, – рассмеялся он, бросая взгляд на мой диктофон. – Все зависит от того, какая на мне будет шляпа.
Ага! Оказывается, у Роланда Гриффитса не одна, а несколько шляп! У меня же только одна, и это обстоятельство почему-то пробудило во мне чувство мелкой зависти.
Если сравнивать Роланда Гриффитса с другими учеными (или, как в данном случае, с другими типами духовно продвинутых людей), то он в избытке обладает тем, что Китс применительно к Шекспиру называл «отрицательной способностью», то есть умением существовать среди неопределенностей, тайн и сомнений, не доходя до абсолютов, будь то абсолюты в науке или духовности.
– Говорить сегодня, что я на все сто процентов убежден в истинности материального мировоззрения, имеет не больше смысла, чем говорить, что я на все сто процентов убежден в истинности описанных в Библии событий.
Во время нашей последней встречи (мы обедали в бистро в одном из пригородов Балтимора по соседству с его домом) я пытался вовлечь Гриффитса в дискуссию о ярко выраженном конфликте между наукой и духовностью, чтобы дать ему возможность высказаться по этому поводу. Я спросил его, согласен ли он с утверждением Эдварда Уилсона, сказавшего, что все мы в конечном итоге должны сделать выбор: следовать стезей или науки, или духовности. Но Гриффитс не считает, что эти два пути познания взаимно исключают друг друга, и он равно не терпит абсолютистов по обе стороны предложенного водораздела. Скорее он надеется на то, что эти два пути сумеют объединиться и смогут дополнять друг друга, исправляя взаимные просчеты и недочеты, и благодаря такому взаимообмену помогут нам поднять, а затем, возможно, и решить стоящие перед нами глобальные вопросы. Затем я прочел ему письмо от Хьюстона Смита, ученого, подвизающегося в сравнительном религиоведении, который в 1962 году участвовал в качестве добровольца в Бостонском эксперименте Уолтера Панке. Письмо было написано Бобу Джесси вскоре после публикации в 2006 году знаковой работы Гриффитса; Джесси любезно предоставил его в мое распоряжение на время работы над книгой.