— Да уж, вижу, — усмехнулся Скобелев. — Ничего не скажешь, лихо!
— Вам бы у Чинизелли[24] выступать, — презрительно выдал кто-то из штабных, но под строгим взглядом генерала стушевался и замолк.
Будищев же этот возглас и вовсе проигнорировал, продолжая преданно есть глазами начальство.
— А что скажете вы, мадемуазель, — обернулся в сторону сестер милосердия командующий, — вам понравилось?
Не смотря на то, что вопрос явно был адресован баронессе Штиглиц, отвечать бросилась Сутолмина.
— Очень, ваше превосходительство! — прощебетала она тонким и беззащитным голоском, что способно поразить даже самое черствое мужское сердце. — Эти ужасные текинцы так и валились с ног от стрельбы мсье Будищева. А они что, уже не живые?
Ответом на этот наивный вопрос был всеобщий хохот присутствующих офицеров. Причем, если находившиеся рядом с барышнями старались хоть как-то сдерживаться, то остальные едва не перепугали лошадей своим ржанием. Сам Скобелев, впрочем, сумел удержаться от смеха, едва заметно ухмыльнувшись в свои роскошные бакенбарды. Дмитрий тоже хранил молчание.
— Хорошо, мне нравится ваше усовершенствование, — решил генерал, и натянул было поводья, но потом остановился и наклонившись в сторону Будищева негромко поинтересовался: — А где вы раздобыли пролетки?
— Нашел, ваше превосходительство! — доложил в ответ прапорщик, сделав самые честные глаза, какие только смог.
— Надеюсь, интенданты не придут ко мне с жалобой? — хмыкнул в ответ командующий, правильно истолковав взгляд своего подчиненного.
— Не должны, — пожал плечами «рационализатор», но пришпоривший коня генерал уже его не слышал.
Следом за Скобелевым устремилась и вся его свита, оставив пулеметный расчет, или вернее экипаж тачанки, одних. Точнее, почти одних, поскольку мадемуазель Штиглиц неожиданно пожелала задержаться.
— У меня не было случая поздравить вас с производством, — немного отстраненно сказала она, успокаивая свою лошадку, явно желающую ускакать вместе со всей кавалькадой.
— Благодарю, — изобразил нечто вроде поклона Дмитрий.
— Вы совсем перестали нас навещать, — продолжила Люсия, все тем же тоном. — А в последний раз ушли так быстро, что не нашли время даже поздороваться.
— Виноват, — развел руками прапорщик и, желая перевести разговор на менее щекотливую тему, сказал: — У вас прекрасная лошадь!
— Вам нравится?
— Очень!
— Это подарок мервского сердара – дедушки нашего Карима. Он пожелал вознаградить нас за заботу о его внуке. Седла по нашей просьбе изготовили здешние мастера, а амазонки[25] мы с Катей сшили сами.