— Вот твоя «Кола». А вот моя крепость одиночества.
Солнце уже понемногу клонилось к горизонту и играло бликами на шпилях Адмиралтейства и Петропавловки. И на крышах — там, где металл еще не успел заржаветь — но во двор-колодец под нами уже не заглядывало. Внизу было тихо: шум остался где-то далеко, на Каменноостровском, и мы с Вернер будто бы действительно устроились на крепостной стене.
— А почему одиночества? — поинтересовался я, отхлебывая из запотевшей холодной бутылки. — Наверное, у тебя много друзей… и поклонников?
— О да-а-а. — Вернер отобрала у меня «Колу». — Давай не будем о грустном.
— Все так плохо? Или работа поглотила тебя целиком?
— Ну почему же? — промурлыкала Вернер, прижимаясь щекой к моему плечу. — Иногда остается немного времени… на что-то другое.
Если и это не намек — то больше сегодня уж точно не будет… И чего я вообще, блин, жду?
Я протянул руку, коснулся щеки Вернер ладонью, осторожно развернул себе — и поцеловал. На мгновение мне показалось, что она попыталась отпрянуть, спрятать губы… но только на мгновение. Ее рука скользнула по моей груди, перебралась на плечо — а потом вдруг впилась в затылок, сжимая волосы. Что-то — похоже, та самая бутылка «Колы» — скользнуло по крыше, стукнуло по краю — и через несколько бесконечно долгих секунд внизу во дворе послышался звон битого стекла.
— Ого… — пробормотала Вернер, кое-как оторвавшись от меня. — Ты всегда такой… прямолинейный с девушками?
И вот как бы ей объяснить, что мое «всегда» разделилось на две части: до аварии и после?
— Только с самыми красивыми, — улыбнулся я. — И что, теперь прогонишь меня?
— Ну нет. У меня стресс, и оставлять девушку одну в таком состоянии — нельзя. — Вернер решительно обвила мою шею руками. — Так что никуда я тебя сегодня не отпущу… И даже немного завтра.
Когда она снова поцеловала меня и уселась сверху, прижимаясь горячим телом, я сначала успел подумать, что во двор могут выходить и другие окна. Потом — что Андрей Георгиевич однозначно открутит мне голову. А потом дед прикрутит обратно — и оторвет уже насовсем.
Но на что только не пойдешь ради репутации семьи.
* * *
Когда я открыл глаза, за окном уже было светло… и явно не первый час. Лена — теперь я никак не мог даже про себя назвать ее по фамилии или «сударыней» — еще спала, высунув из-под простыни длиннющую загорелую ногу. Белая ткань кое-как прикрывала живот и грудь, но на бедра, бок и бронзовое от летнего загара плечо ее уж не хватало. На мгновение я почувствовал острое желание потянуть за краешек… но удержался.
Пусть отдыхает.