Даже Костя не знал, откуда взялся страшный ожог — а я уж тем более. Мы с Андреем Георгиевичем будто существовали в разных мирах. Я слышал, как его называли «ваше благородие» или «барон». Знал фамилию — Штольц — и то, что деду служил еще его отец. Мне не приходилось видеть Андрея Георгиевича в мундире, но выправка выдавала в нем то ли вояку, то ли полицейского в отставке. Не случайно он ведал охраной усадьбы… а может, и вообще всей службой безопасности рода — я никогда особо не интересовался.
А стоило бы.
— Да нету никакого кодекса! — рявкнул дед. — Где написано? Государыня Императрица узнает — с обоих шкуру спустит и разбираться не станет.
— Дуэльный кодекс никогда не существовал в виде документа. Даже неофициального. — Голосом Андрея Георгиевича можно было заморозить целое озеро. — Однако данный свод правил соблюдается… практически неукоснительно. Помнится, даже вы в двадцать третьем году…
— Ну хватит уже! — Дед негромко выругался себе под нос. — Без тебя знаю. Ты лучше сказал бы, как мне внука выручить.
— К сожалению, возможности Александра Петровича и Воронцова несопоставимы… на данный момент. — Андрей Георгиевич пристально посмотрел на меня, и я снова ощутил уже знакомое покалывание. — Но специально для таких случаев в дуэльном кодексе допускаются исключения. Вместо родового Дара можно использовать шпагу или пистолет. А по праву вызванного оружие выбирает Александр.
— Фехтовать Саша не умеет, — вздохнул Костя. — Стрелять — тоже.
— Как и Воронцов. — Андрей Георгиевич невозмутимо пожал плечами. — Он старше и сильнее, так что шпага, наверное, отпадает… А вот с пистолетами на двадцати шагах они будут в равных условиях.
— Наверняка мы оба промахнемся. — Я, похоже, уловил ход мыслей безопасника. — И тогда Воронцов может считать конфликт исчерпанным. Вряд ли ему захочется продолжать и становиться врагом всего рода.
— Не захочется, — кровожадно процедил Костя. — Уж я позабочусь.
— И ты туда же. Будто одного дурака мне мало…
Дед все еще ворчал, но скорее по инерции — гроза уже миновала. Узловатые пальцы нашарили на столе трубку — древнюю, насквозь прокуренную, явно ручной работы. С длинным мундштуком и резной мордой на чаше. То ли уродливый человечек, то ли черт хитро щурился на меня деревянными глазами, будто пытался сказать: ничего у тебя, Саша Горчаков, не выйдет. Будешь лежать в землице сырой…
Хрен тебе, морда. Обойдешься.
— Ну, чего сидим? — Дед пальцем утрамбовал в трубку щепотку табака. — Идите уже. А ты, Андрей Георгич, отведи-ка Сашу в лес за усадьбу — да постреляйте. Погляди, чего парень может.