Подошел щетинистый в «ковбойских» плавках. В одной руке целлофановый кулек, правда пообъемнее, в другой пистолет с навернутым глушителем. Покорябав ребром глушителя висок, задумчиво обозрел орущих, затем направился ко мне. Присел на корточки:
— С вами все в порядке?
Не такой уж безобразной показалась мне его щетина. А лицо не хмурым, а задумчивым. Даже грустным. Правда, волосы были слипшиеся, перепачканные землей — тоже растянулся, бедный, — мне захотелось поднять руку и зачесать их на затылок. Чтобы покрасивее было. Но он бы не понял такого странного жеста.
— Не знаю, — прошептала я. — Дышу, моргаю... Я продолжаю создавать вам помехи?
Он улыбнулся. И сразу перешел к более важным делам. Сидеть у ног дурочки у него, видимо, не было времени. Устало поднявшись, размяв ноги, склонился над «сынулей», который перестал кричать и теперь со злостью смотрел на противника.
— Сука, — сказал он, демонстрируя ограниченность лексики.
Щетинистый ударил его по виску рукояткой. «Сынуля» дернул головой. Щетинистый подошел ко второму. «Папаша» скрипел зубами, извернувшись в неловкой позе. Он пытался обеими руками зажать рану, но кровь продолжала сочиться.
— Падла, — зло прошептал он. Щетинистый ударил и его. «Папик» успел дернуться, металл рассек кожу.
Щетинистый поднялся, высыпал на траву содержимое трофейного кулька. Внимательно осмотрел компактную японскую рацию фирмы «Сони», отложил в сторону. Остальное небрежно перебрал. Не найдя ничего интересного, бросил на камни. Затем опорожнил свой пакет. Натянул велюровые джинсы, рубашку-мятку, «кухонные» тапочки. Пистолет убрал под рубашку, а из нагрудного карманчика извлек красные корочки и небрежно сунул мне их под нос.
— Вадим Казарновский, Служба безопасности Украины.
— Я уже догадалась, — прошептала я. — Волосы со лба зачешите, а то некрасиво...
Он посмотрел на меня с немым изумлением, поднял руку, помялся, но все-таки сделал, что я просила.
— Спасибо, — улыбнулась я. — Теперь значительно лучше. И за помощь спасибо, вы как нельзя кстати, а то я уже начала нервничать.
Он тоже позволил себе улыбнуться. Щетинистые губы чуток разъехались.
— А вы думаете, у нас одни дураки работают? — спросил он. И сам же ответил на свой вопрос: — Уверяю вас, не одни дураки.
На этом месте наша милая беседа прервалась. Он поднял рацию, отошел в сторону и безжалостно размозжил ее о ближайший камень. Затем вернулся, осмотрел мои израненные щиколотки, лодыжки. Мне кажется, ничего серьезного там не было. Мелкие порезы да синяки. Кровь уже не сочилась. Казарновский помог мне сесть, предложил сигарету. Я не отказалась — мой раскисший «Парламент» даже видеть не хотелось. Он дал мне прикурить, затем прикурил сам, молча поднялся и подошел к тем двоим, которые уже начинали шевелиться. Я думала, Вадим опять их ударит. Но он не стал. Постоял, задумчиво покачиваясь на носках, потом вопросительно посмотрел на меня: дескать, не гореть ли нам в аду за такие кандебоберы?