— Данмар, открывай! — Донесся до меня с улицы рев Астала. — Эй! Ты там? Отзовись!
Поспешно вскочив, я мгновенно сориентировался и принялся натирать до красноты глаза, чтобы было похоже на то, будто бы я проплакал половину ночи. Однако я немного перестарался, и попавшая мне на руки пыль вызвала такое мощное слезотечение, что мои веки опухли, словно воспаленные.
— Паршиво выглядишь, малец, — пророкотал Астал своим глухим басом, сочувственно глядя на меня, когда я вышел на порог кузни. — Я бы не стал тебя беспокоить, но там твои друзья пришли. Думаю, тебе лучше с ними немного пообщаться Поверь мне, я уже терял близких, и в жизни, и на поле боя. Оставаться в таком состоянии наедине с самим собой, это самая дурная затея, какую только можно придумать.
Я сделал вид, что не хочу разговаривать с воителем, а лишь прошел мимо, специально задев здоровяка плечом, словно это он был виноват в моих бедах. По-детски глупо, но вроде так себя и должны вести проблемные подростки? Протопав во двор, по пути пытаясь остановить бегущие слезы, которые от солнечных лучшей полились еще активней, я почти наощупь добрался до открытой калитки, возле которой мялись два смутных силуэта. При ближайшем рассмотрении они оказались теми оборванцами, которые пытались на меня напасть неделей ранее.
— Эм… привет, — поздоровался белобрысый, — Астал рассказал нам, что произошло. И мы понимаем, что тебе не до нас, но ты вроде обещал нам монету…
— Но если сейчас не подходящее время, — вклинился брюнет, — ты просто скажи, когда нам подойти…
Я смотрел полуослепшими заплаканными глазами на парочку визитеров и прикидывал, будет ли мне от них какой-нибудь прок? Астала я привязал уже достаточно крепко, и тот, помимо долга жизни, самостоятельно готов был водрузить на себя хлопоты по заботе обо мне. А вот чем мне могут быть полезны эти непроверенные и ничем необязанные подростки? Разве только что я их смогу использовать в качестве курьеров для каких-нибудь мелких несерьезных поручений… А в дальнейшем, чем Ворган не шутит, может они сумеют стать мне по-настоящему полезными?
— Астал, отдай Чуку и Чаку золотой, пожалуйста.
Мой голос дрожал и срывался, но все свидетели моей игры неловко пытались делать вид, что они ничего не замечают. Как великан расплачивался с парнями, я уже не видел, поскольку ушел дальше изображать из себя убитого горем круглого сироту. Я просидел еще около часа в пустой кузне, борясь с чувством голода и думая, чего бы такого перехватить. Но не престало скорбящему ребенку обжираться от пуза. По крайней мере, без явной причины. Так что спектакль продолжался.