— Что именно?
— Ну, понимаете, мадам… Мадам Соммита попросила меня… То есть она сказала, чтобы я принес вот это… — он с сомнением указал на папку.
— Осторожно, — сказал Бен Руби, не пытаясь подавить в своем голосе нотку покорности, — у вас сейчас опять все вывалится. Это вы написали? — спросил он скорее утвердительно.
— Да, верно. Она сказала, что я могу принести ноты.
— Когда она это сказала? — уточнил Реес.
— Вчера вечером. То есть… ночью. Около часа. Вы как раз уходили с вечеринки в итальянском посольстве. Вы вернулись за чем-то — кажется, за ее перчатками, а она была в машине. Она меня увидела.
— Шел дождь.
— И очень сильный, — гордо сказал молодой человек. — Я был там совсем один.
— Вы заговорили с ней?
— Она подозвала меня кивком. Опустила стекло в машине и спросила меня, как долго я жду, и я сказал, что три часа. Она спросила, как меня зовут и чем я занимаюсь. Я ответил. Я играю на фортепиано в маленьком оркестре и даю уроки. И печатаю на машинке. А потом я сказал ей, что у меня есть все ее пластинки, и… Она была так мила. Я хочу сказать, она была мила ко мне, там, под дождем. Я вдруг обнаружил, что рассказываю ей о том, что написал оперу — короткую, одноактную, посвященную ей, написал для нее. Но не потому, что я мечтал, что она когда-нибудь ее услышит, вы же понимаете. О бог мой, конечно же нет!
— И она, — предположил Бенджамин Руби, — сказала, что вы можете показать свою оперу ей.
— Да, так и было. Сегодня утром. Мне кажется, ей было жаль меня, потому что я так промок.
— И вы сделали это? — спросил мистер Реес. — Не считая того момента, когда разбросали ноты по ковру?
— Нет. Я как раз собирался, когда пришел официант с сегодняшними газетами и… она увидела ту фотографию. А потом пришли вы. Наверное, мне лучше уйти.
— Наверное, сейчас не очень подходящий момент… — начал мистер Реес, когда дверь в спальню распахнулась и в комнату вошла пожилая женщина с черными как смоль волосами. Она указала на Руперта жестом, которым обычно подзывают официанта.
— Она хотеть вас, — сказала женщина. — Музыку тоже.
— Хорошо, Мария, — сказал мистер Руби и повернулся к молодому человеку. — Мария — костюмерша мадам. Вам лучше пойти с ней.
И Руперт по фамилии Бартоломью, сжимая в руках ноты своей оперы, вошел в спальню Ла Соммиты — так муха влетает в паутину, из которой уже не выберется, но он об этом еще не знал.
— Она сожрет этого мальчишку, — бесстрастно сказал мистер Руби, — за один присест.
— Уже наполовину заглотила, — согласился с ним ее покровитель.
II
— Я пять лет хотела написать портрет этой женщины, — сказала Трой Аллейн. — А теперь взгляни!