Я посмотрел вверх и увидел, что с неба падает снег. Видимо, он шёл всё время, что мы двигались по фотографии, но снежинки не прилипали к нам, а сразу превращались в сугробы на земле. То ли снег валил так сильно, то ли мы стояли так долго, но я почувствовал, что меня завалило по пояс, и понял, что не могу двигаться. Я хотел подойти к остаткам избы и посмотреть – что с собой брать летом, чтобы разобрать руины и добраться до дедовой жены, но даже шагу сделать не смог. Ноги прилипли к сугробу, словно это был вовсе не сугроб, а клей «Момент». «Стоять мне тут до весны!» – решил я и начал придумывать темы, которые надо обдумать за четыре месяца стояния в сугробе. Тема придумалась лишь одна: постепенное уменьшение гравитации на Земле вследствие увеличения размеров планеты и её последующий неизбежный разрыв всё возрастающей центростремительной силой.
Но не прошло и недели, как подул ветер. Он дул со стороны гор в долину, проносясь над нами. То, что он дул, было скорее слышно, чем чувствовалось: наверху зашумел невидимый отсюда лес, низко загудело, зашелестело, а тут, внизу, у меня вдруг возникло ощущение, словно я взлетаю на самолёте. Или будто на высокой скорости еду на машине под гору. Уши заложило, и я почувствовал, как всё вокруг стало немного легче. Ветер дул над нами словно в трубу, создавая разряжение и словно пылесосом высасывая снег с поляны. Снежинки, окружавшие меня плотной массой, взвились вверх, поднялись на высоту горы и улетели вниз по долине. Открылись камни, мох, корни деревьев и лёд на берегу холодного левого ручья. Я вновь смог ходить: снега под ногами оставалось разве что на вершок. Сугробы начинались много ниже по ручью, а в этом урочище после ветродуя можно было свободно передвигаться без лыж. Я подошёл вплотную к развалинам домишки и оглядел будущий фронт работ. Собственно говоря, кроме лопаты никакого другого инструмента тут не требовалось. Ветки, брёвна, мох, пара досок, пара маральих рогов, рваные куски целлофана. Под всем этим лежала его жена и ждала, когда я её откопаю и снова закопаю.
– Ладно, дед. Верю. Жить тут можно. Хотя – это не жизнь. Это кошмар какой-то. Где её похоронить?
– Рядом со мной! Тут недалеко и дети лежат, а ниже к воде – те двое, что я убил. Кладбище наше. Жаль, что я не тут. Но этого тебе уже не поправить. Где лежу – там и пускай. А вот её надо бы прибрать поближе и крест для нас для всех поставить.
– Хорошо, – сказал я, – летом приберу. И крест поставлю. Только я – православный, а вы, небось, католики? Ничего?
– Крест – он хоть какой крест! Какой поставишь, такой и ладно. Надписей, мы решили, никаких не надо. Читать их всё одно некому. Только сделай такой, чтоб дольше простоял!