– Во бля! Медведь!
Медведица в тот же момент рванула за своими чадами. Расстояние до речки она преодолела прыжков за пять – это максимум! Ровно столько же времени я снимал с шеи карабин. Тормознувшим у воды медвежатам добрая мама дала такого поджопника, что половину речки они пролетели, не замочив лап. Студент подошёл ко мне, и мы ещё несколько минут наблюдали, как рыжая троица бежала вверх по длинному противоположному склону, покрытому молодым осинником. Мать время от времени останавливалась, вставала на задние лапы, поворачивалась и смотрела на нас. Потом вновь догоняла медвежат, давала под зад отстающему, и вновь оглядывалась. Вскоре они перевалили через бугор и скрылись. Мы переглянулись.
– Медведь! – восхищённо произнёс студент. – Настоящий! Я живого медведя один раз только в цирке видел в первом классе!
Лицо у него в этот момент было здорово похоже на Савелия Крамарова, когда тот говорит свою сакраментальную фразу про покойников вдоль дороге и тишину.
– Нда! – умно заметил я.
Мозг заработал, но не на полную мощность. Так, одна какая-то вторичная программа включилась. В Кузнецком Алатау медведей много. Это был четвёртый медведь, которого я встречал в этих краях за два года: одного видели из машины, трёх – в тайге. Но чтобы вот так, нос к носу…
– Как они напугались-то тебя! Всю дорогу засрали! – бесстрашный студент перешагивал через кучи и считал: – …Три, четыре, …о, это явно мамкино… пять, шесть.
– Следующий раз побреюсь и надену галстук! – пообещал я, и мы пошли в лагерь, до которого ещё оставалось километра полтора.
Шёл я как-то раз по берегу такой реки, что и название вымолвить страшно – не то, что берегом ходить. Река называлась Янгито, и впадала она в реку Виви, которая, выпадая из одноимённого озера, в свою очередь впадала в Нижнюю Тунгуску, которой уже и впадать-то было некуда, кроме как в Енисей. Шли мы маршрутом с геофизиком Женей Филипповым. Каждый занимался своим делом. Женя каждые двести пятьдесят метров устанавливал небольшую треногу, ставил на неё приборчик и нажимал на нём кнопочку. Приборчик нервно взвизгивал, на экране тускло высвечивалась какая-то бессмысленная цифра, и Женя, с умным видом отмахиваясь от миллиона комаров, записывал эту цифру в свою пикетажку. Я шёл чуть дальше от уреза воды параллельно Жене и, отмахиваясь с умным видом от второго миллиона кровососов, брал образцы, записывал и даже в меру таланта зарисовывал коренные породы, стометровой стеной нависавшие над головами вдоль реки сколько хватало глаз: речка шириной полсотни метров прорыла себе каньон в сибирских траппах не хуже знаменитой Колорадо. Ничего необычного не предвиделось. Породы были однообразные: древняя лава толщиной несколько километров. Туфы, лапилли и прочая бесполезная для строительства коммунизма порода. Цифры в жениной пикетажке и мои образцы и зарисовки различались друг от дружки так же сильно, как пятая серия мексиканского сериала от пятьдесят пятой. И главное – тут не было людей. Людей в Красноярском Крае, на минуточку, проживает меньше, чем в Ленинграде. Очень маленькая часть из этих чудаков обитает в бассейне Нижней Тунгуски. Но далеко не каждый житель даже Туруханска или Туры не то что был – слышал про речку Янгито.