— Но ведь они сами это все затеяли! Сами убили Никиту Бартынова!
— Герцен требует вернуть ему сына. Говорит, что признания были получены не по закону.
— Вот урод! О каком законе он вообще говорит?!
— Якобы все обвинения в его адрес — ложь и истинный убийца это ты.
— Да пусть что угодно говорит — Бартынова ему все равно не победить и не переубедить.
— Вот тут спорно. Герцена в его войне внезапно поддержали Шустовы.
— Кто это?
— В Верхней палате глава рода сидит, Илья Шустов. Весомый человек.
— И зачем ему это? Зачем ввязывать в разборки двух семей?
— А кто его знает? Какие-то видимо свои интересы. Может, хочет Бартынова скинуть. Там, в Верхней палате, свой змеиный клубок, похлеще, чем в Нижней. Такие игры ведутся, что лучше и не знать.
— А Бартынов что? Какая его реакция на происходящее?
— Никакой. По слухам пьет уже какие сутки подряд.
— Тоже хорош! — проворчал я. — Когда надо действовать, он в хандру погрузился.
— По слухам государь выразил недовольство работой Нижней и Верхней палат, в частности, их склоками. Что-то назревает.
Да, об этом говорил и Петр Вяземский при нашем с ним разговоре. Что-то действительно зреет, недоброе.
— Скажи, правда второй круг прорвали? — спросила сестра.
— Правда.
— Просто по новостям какая-то непонятная информация идет. То объявляют, что произошел прорыв, то власти говорят, что раньше времени это утверждать не стоит и поводов для паники нет. Народ на нервах. Отсутствие внятного объяснения создает напряжение среди людей.
— Держись там!
— Да со мной все нормально будет, не переживай. Самое главное ты не раскисай. Воцлав сказал, что не больше месяца ты там будешь.
— Верно.
В дверь деликатно постучали, вновь заглянул дежурный, показал на время.
— Оля, мне пора, уже лимит выходит.
— Хорошо. Я время о времени буду тебе звонить, чтобы ты там не скучал.
— Хорошо! Пока.
— Пока.
Сестра положила трубку, я передал телефон дежурному и тот живо убежал прочь.
Я вернулся к парням. Те, завидев меня, поутихли.
— Мы сможем сделать столько магических конструктов до обеда? — спросил Остап, поглядывая на меня.
Врать не хотелось. Я понимал, что даже если мы наладим конвейер, то сотню бомб не сделаем.
Я честно ответил:
— Это для нас невыполнимая задача.
«Нет не выполнимых задач», — внезапно раздалось за спиной.
Это была Смерть.
Я обернулся — так, чтобы не привлекать к себе внимания.
Все в том же черном балахоне, с капюшоном, скрывающим голову.
«Все под силу тому, кто стремиться к выполнению поставленной задачи», — ее рассуждения были подобно нравоучениям старых, познавших многое занудных учителей.