— Вот именно! Говорить хватит! Пора действовать!
— Отец, не горячись, — попытался я успокоить его.
Но Вяземский не слушал. Он вновь встал и принялся ходить из угла в угол.
— У вас водитель был? — спросил вдруг Эммануил Рудольфович.
— Да, — кивнул я. — Он убежал, когда началась стрельба.
— Замечательно! — Вновь улыбнулся своей искусственной улыбкой адвокат. — Можно на него все свалить. Сказать, что вы тут абсолютно ни при чем. Как вам такой вариант?
— Что?! — воскликнул я. — Нет! Я не буду наговаривать на ни в чем неповинного человека!
Эммануил Рудольфович глянул на Вяземского. Тот покачал головой.
— Эх, благородный вы человек, Максим Петрович! — вздохнул адвокат. — Ладно, тогда вам необходимо будет придерживаться показаний по этому делу с позиции защищающегося. Мол, ехали в машине, никого не трогали. Тут этот, лихач. Обогнал, начал некорректно себя вести, дерзить, огрызаться, нападать, в конце концов! Потом и вовсе ударил в бок автомобилем. А потом нападение. Будут спрашивать, говорите, что не знаете его. Может, быть псих какой-то, мало ли их таких сейчас ходит на воле? Магией пользовались, признаете и раскаиваетесь, но только в целях самообороны, так как вашей жизни угрожала явная опасность. Понятно?
— Понятно, — понуро ответил я.
— Вот и хорошо! Мои люди сейчас работают, не переживайте. Вытащим вас отсюда.
— И как можно раньше! — добавил Вяземский, обращаясь к адвокату.
— Конечно! — улыбнулся Эммануил Рудольфович.
Замок на двери противно скрипнул, в комнату вошел полицейский.
— Время вышло!
— Все, Максим, нам пора идти, — произнес отец и подошел ко мне.
Неуклюже приобнял.
— Не расстраивайся, все будет нормально, обещаю тебе.
— Отец, попытайся узнать про Кондора, — сказал я. — На камерах видеонаблюдения должно быть его лицо. Это точно он, убийца!
— Хорошо, — шепнул отец. — Дам задание своим парням, они выяснят.
— Время! — настойчиво повторил полицейский.
— Уже уходим! — ответил ему Эммануил Рудольфович. — Максим Петрович, держитесь!
Они вышли из комнаты, оставив меня одного. А вскоре пришли и за мной. Надели за спину наручники, повели в одиночную камеру.
Четыре бетонные стены, деревянные нары, дырка в полу вместо туалета, малюсенькое зарешеченное окошечко под самым потолком. М-да, это тебе не в фамильном доме блуждать в сотне комнат.
В камере было темно, но даже эта темнота была какой-то грязной, словно поручни в старом общественном автобусе. Нары отполированы задницами сидельцев до жирного блеска, стены исписаны такой отборной руганью, что кровоточат глаза. Ну и местечко!
Вскоре принесли еду — алюминиевую побитую тарелку с какой-то бурой жижей и кусок черного как гудрон хлеба. Охранник что-то буркнул, поставил еду на пол. Рядом поставил кружку с водой. Вышел. Аппетита не было.