И в цехе все было желтым: желтый свет электроламп, желтая пыль на станках, до боли яркая в свете этих ламп.
Пришлось работать и в ночную смену. В одиннадцатом часу ночи Андрейка шел по затемненным улицам поселка к заводу. Из домов выходили люди и тоже двигались к проходной. Дверь у нее была завешена тяжелым пологом из брезента.
Андрейка подходил к темному снаружи цеху, на крыше которого появился счетверенный зенитный пулемет и, предъявив еще раз пропуск, попадал внутрь.
Чтобы меньше хотелось спать, они с Володькой озоровали, с грохотом катая по конвейеру тяжелые мины. Женщины взвизгивали и ругались.
Не ругалась только тетя Глаша. Она просто на мгновение отрывала глаза от мин, на которых ставила клеймо, и взглядывала на ребят. Но даже в эти мгновения ее руки не останавливались. Левой она ловила на конвейере мину, правой стукала деревянным клеймом в плоский ящичек с черной мастикой и беззвучно прикладывала клеймо к мине. И ребята никак не могли определить, в чем была сила взгляда этих черных с желтыми белками глаз, обрамленных красноватыми припухшими веками. Просто начинали проворнее опускать мины в ящик.
Однажды ночью, перекрывая шум, в цех донесся резкий вой сирены. Спустя немного загрохотал пулемет на крыше и ударили зенитки.
«Вот если бомба упадет сюда — другое дело», — вспомнил Андрейка и боязливо покосился на потолок.
В цех вбежал запыхавшийся начальник и сказал:
— Мимо прошли. — Он зашагал вдоль конвейера. — Спокойно, товарищи, продолжайте работать!
Каждую ночь, просто хоть часы проверяй, ровно в двенадцать начинал выть истошный голос сирены. А немного спустя раздавался треск пулемета на крыше и рвали небо на части дальнобойные зенитки. И каждую ночь в цех прибегал начальник.
После одной такой ночи, когда дважды объявляли тревогу, когда особенно громко и часто стреляли и трассирующие пули прошивали небо цветными стежками, Дуня сказала утром сыну:
— Вот что, Андрейка! Давай-ка уезжай в Мурзиху. К дяде Ване Досову.
— Это еще почему? — он вскинул на мать желтоватые глаза. — Отец же велел на завод. И дядя Ваня в армию ушел.
— Мало ли что велел. — Дуня не спала всю ночь, отсиживалась с бабами в бомбоубежище, и те, видимо, подали ей эту мысль: и мужа, мол, потеряешь, и сына могут прихлопнуть, не зря немцы летают над заводом, а не трогают, значит, готовятся посильней ударить. — Он тебе велел меня слушаться, вот и весь сказ!
— Но ведь мне стыдно будет, скажут: удрал, испугался. И дяди Вани все равно нет!
— Стыд не дым… Ты у меня один! Вон отец прислал открытку с дороги и молчит… А тут вдруг тебя… У Пелагеи поживешь…