Как-то ночевала в Чанинге маленькая экспедиция, объясняли люди из той экспедиции, что травы целебные ищут. И ругались, что забывают в народе про эти травы. А кто и знает, так таится или только своих людей ими пользует.
— Муку ты нынче хорошую привез, не то что прошлый раз. — Катерине хочется с мужем поговорить.
— Какая была, ту и взял, — лениво отвечает Касьян, но ему приятно, что Катерина хвалит купленную им муку.
— Хорошей только надолго не хватит. Быстро съедим.
— У Семена я еще куль оставил. Поедет скоро сюда за рыбой да погостить — захватит.
— Семен приедет? А что ж ты молчал, не сказывал?
— Говорил я вроде, — вспоминает Касьян.
— Ничего ты мне не говорил.
— Не успел, значит.
Катерине снова к печи надо, а у Касьяна мысли уже по другому руслу текут.
В прошлую зиму добыл Касьян на промысле не то чтобы очень уж хорошо, но на удачу грех жаловаться: двадцать три соболя и восемь десятков белок. Много вроде. Да так оно и есть — много. Соболишки вкруговую по сорок рублей отошли. На старые деньги считать, так получил Касьян за пушнину почти десять тысяч. Ну, а если на год эти деньги разбросать — так на месяц не так уж густо получится. По девяносто рублей не натягивается. Вот и живи не тужи. Из этих же денег припас покупай, собак корми и сам кормись. Одежонку справлять — опять деньги выкладывай. В городе ли, в леспромхозе ли — народ не в пример охотникам денежней живет.
Нынче Касьян не меньше прошлогоднего добыл. Если бы не Гришкина болезнь — еще недельку можно было бы попромышлять. Но денег нынче в доме побольше будет: пушнину стали принимать по новой цене. Белку так совсем хорошо наценили. На соболишек, правда, не набросили, но зато штук пять соболей у Касьяна черненьких, наособицу дорогих.
— Вставать, что ли? — вслух подумал Касьян. — Как, Катя?
— Мне хоть до вечера лежи.
— Не-е, видно, встану.
Касьян босиком протопал по широким половицам, сел к окну, где на подоконнике обычно стояла банка с махоркой, свернул самокрутку. Из этого окна и двор видно, и заимка как на ладони, маленькая, придавленная снегом. От пяти домов сбегаются у речки узкие тропинки. Все видно: кто куда пошел, где что делается.
Кругом, куда ни посмотри, чернеет тайга. Еще вчера она была белая, а теперь черная. Ночью, не переставая, ревел северный ветер, качал деревья, сбивал снег.
Из-под навеса вылезли, потягиваясь, собаки. Они широко раскрывают красные пасти, встряхивают заиндевелыми шубами, вопросительно смотрят в окно.
«Мороз. Солнце-то в рукавичках», — подумал Касьян, увидев около солнца два желтых полудужья. Воздух, пропитанный светом, льдисто искрит, будто загораются крошечные морозные огоньки и тут же гаснут, чтобы сразу же загореться и снова погаснуть.