— Интересное это дело — за соболем бежать. Вот привяжи, к примеру, за веревку три червонца, тащи их впереди меня и заставь за ними гнаться по снегу целый день да ночевать у костра — не побегу. Пропади они пропадом. А за соболем бежишь. Духу уже нет, а бежишь. Хотя соболю этому красная цена — три червонца, а то и того меньше.
Касьян с Гришкиными словами согласен, улыбается в трепаную бороду.
Зимний день короток. Пятый час, а тени плотно набились в зимовье. Охотникам друг друга уже не углядеть, только видно, как вспыхивают и медленно засыпают зрачки самокруток. Касьян лениво встал с нар, нашарил на столе лампу — в лампе керосин булькнул, — подвернул фитилек повыше, чиркнул спичкой. Тени отодвинулись, спрятались под нары.
— Ну и звероватый же у тебя сейчас вид, — хохотнул Гришка.
Касьяну до этого дела мало. Вид как вид. Староват, правда, для своих лет Касьян. В феврале только тридцать шесть будет, а сейчас все пятьдесят дать можно. Клочкастая, будто недолинявшая, борода. Кожа на щеках потемнела — поморожена малость. Лицо худое, в жестких складках. И сам худой, поджарый. Охотник и должен быть поджарым — бегать легче.
— С таким видом раньше на горбачей охотились, — поддразнивает Гришка.
«Пусть его веселится, — думает Касьян, — с таким спарщиком не скучно».
Был раньше в Сибири промысел на горбачей. Горбач — не зверь, а человек, с золотом ли, с пушниной ли выбирающийся из тайги к жилью… На узких тропах караулили горбачей отпетые мужики. Хорошо жили такие охотники, справно. Дома имели большие, животины во дворе много. О ремесле своем помалкивали. Но в деревне занятье свое не скроешь. Некоторые из таких охотников в торговлишку пускались, на церковь деньги жаловали.
— Одного вот такого мужика спрашивают, — не унимается Гришка, — бельчонку стреляш? Тот отвечает: попадат — стрелям. А соболишек стреляш? — Попадат — стрелям. Ну, а людишек стреляш? — Не знаш, а болташ.
— Чего это ты разговорился? — Касьян придвинул лампу на край стола, подкрутил фитиль. Клинышек огня вырос, высветил Гришкино лицо.
— Болит у меня снова, — выдохнул Гришка. — Рвет живот.
Касьян и сам заметил что-то неладное в Гришкиной болтовне, торопливость какая-то, что ли. Он подошел к спарщику, сел на нары. Лицо у Гришки заострилось и не черное теперь, а пепельное.
— Где болит? Тут? — Касьян хотел положить руку на Гришкин живот, но тот боязливо оттолкнул ее.
— Не тронь.
— Может, грелку соорудить? — спросил Касьян.
— Давай. Хоть что давай. А лучше бы водки выпить. С солью.
Где ее взять, водки… Брали они с Гришкой в тайгу бутылку спирта, так в первый же день и выпили ее. В тайгу брать водку смысла нет: не промысел будет — пьянка. Мужики пока всю водку не выпьют — от зимовья ни ногой. Дело проверенное.