— Отлично. Можете передать ей трубку.
— Сейчас, только… Она попросила меня кое-что записать, чтобы не забыть, почему она захотела позвонить вам. Может, я лучше сначала прочитаю?
— Да, пожалуй.
— Вот что она сказала: Папа ударил Кевина. Папа хотел попросить прощения, но не успел. Скажите Кевину: “Прости меня”. — Медсестра откашлялась. — Если это правда — сочувствую.
— Папа никогда меня не бил, — сказал Кевин. — Ни единого раза.
— Ясно… Ну и хорошо. Передаю трубку.
Кевин поднялся на мост через Дальэльвен, и в трубке затрещало.
— Здравствуй, милый… — Голос у матери был мягче и медлительнее, чем в прошлый раз.
— Здравствуй, мама. Ты хотела что-то мне сказать. И попросила медсестру записать на бумажке.
— Бумажка? Да-да… да, вот. Вот бумажка.
У матери в голове стоял туман, она говорила тягуче-замедленно, но во всяком случае реагировала на обращенные к ней слова.
Снова тишина, секунд на десять-пятнадцать. Потом мать сказала:
— Папа хотел попросить прощения. За то, что он тебя ударил.
— Папа никогда не бил меня.
— Плохо было, — сказала мать, словно не слыша его. — Совсем плохо, когда мы еще не переехали на Стуран. Я знаю, что ему было стыдно, но такой уж человек. Он…
— Мама, он меня не бил. Ты ошибаешься, ты…
И вдруг Кевин все понял.
Он увидел перед собой брата. Не взрослого задиру, а фотографию брата маленького, из фотоальбома.
Брат с удочкой в руках стоял на мосту — наверное, где-то на Гринде.
Папа ударил его, подумал Кевин. Не меня.
Отец не бил балованного младшего, милого шалуна, который получал все, на что укажет, включая красное йойо.
Папа бил старшего.
Что еще он с ним делал?
Кевину стало жутко, и он заговорил громче:
— Папа бывал жесток с братом?
Мать не ответила. Сначала Кевин решил, что она положила трубку, но фоном звучали голоса — наверное, переговаривались медсестры. Кевин, не отдавая себе отчета, прибавил скорость и проскочил указатель с ограничением в пятьдесят километров в час на скорости в восемьдесят. Мать ответила, только когда Кевин перестал ощущать сцепление с дорогой.
— Никто ни с кем не бывал жесток.
Кевин выжал сцепление, машину немного повело вправо, но потом шасси повернулись, как надо, сцепление восстановилось, и Кевин сбавил скорость.
— Пока, Кевин… — Мать положила трубку.
Кевин въехал в Скутшер. Он катил по узким дорогам между низеньких домов, но мысли его были не здесь. Он, пятилетний, сидит у отца на коленях, сжимая в руках “Донки Конга-младшего” — приставку “Game & Watch”, унаследованную после брата.
Всего через неделю он играл гораздо лучше отца, который винил свои неповоротливые руки с шершавой, в трещинах, коже. Руки он испортил, когда подростком ловил селедку в Онгерманланде.