Прошлое это чем сильнее восхищало, тем горячей возбуждало его любопытство — хотелось чувствовать себя причастным, кровно причастным ко все более экзотическому ряду событий, которыми можно гордиться — а вот Кирилл Петрович с какой-то черты перестал удовлетворять жажду сына. Как погиб дед? За границей? Не известно? Но ведь есть краеведы, а ты — как-никак, историк! А ордена, медали? Ответы отца становились все уклончивее, так что Костя даже заподозрил того в ревности к деду. Он подступился к Иринке, а та отмахивалась — ее героическое военное прошлое не возбуждало ни в масштабе страны, ни в границах семьи. Один дядя Эдик что-то такое давал понять, как сыра понюхать — а не откусить.
«Петр Константинович был благороднейший мужчина, а чужие орденские планки пальцами не перебирай, не клавиши, на них играть не надо, песни не выйдет. Твой папа это понял, а тебе ещё чижика-пыжика насвистывать». Почему чижика? Разве он, Константин, умом не вышел? В чем там было дело с дедом? Большего не говорил и Эдик.
Но времена изменились, когда властью в Москве принялся рулить реформатор Горбачёв. Костя как раз после армии поступил в институт, — а там, по техническим вузам, как раз поползла компьютеризация и даже первородный, тянущий жилы своей задумчивой медлительностью интернет. Интернет, как тесто в фантастическом романе, рос и прорывался через высокие двери и окна институтов в жизнь, так что однажды настал момент, когда на рынках стало возможным купить базы данных всего и вся «великой державы».
Костя стал искать таким образом ответ на интересовавший его вопрос. Это удалось не сразу. Однако молодой человек проявил не одно только упорство, а последовательность, и — символично — аккурат в 1991 году, когда страна распалась на части, он сумел найти оцифрованные расстрельные списки 1945-го победного года. Много дней и недель молодой инженер и предприниматель Костя Новиков провёл за экраном персонального компьютера, до онемения указательного пальца он долбил по клавише со стрелочкой, перепрыгивая от фамилии к фамилии, через тысячи и тысячи камушков-голов. Он не спешил и никого не пропускал по пути к букве «Н». Странное его охватило чувство, до все же наступившего момента встречи с дедом, Новиковым Петром. Кто они, эти головы, вдруг показавшие свои соленые затылки, вынырнувшие из обмелевшего соленого моря? Жертвы ли истории? Или булыжники, кинутые умащать дно, и кинутые без сожаления, чтобы людям, народу избранному, пройти по морю аки посуху? Одних Марголиных Константин насчитал больше пяти десятков. Моргуновых — под две сотни человек. Никоновы — четыре сотни. Старообрядцы? Жизнь — она подзорная труба, обращённая в прошлое увеличительным раструбом, хотя сам ползущий в неё полагает, что зрит он — в будущее. Он заблуждается раз от разу, будущее — это он сам, а каждый эпизод кажущегося прошлого содержит в себе признак подобия и телескопически раздвигается на один щелчок с каждым прожитым днём.