Серое лицо Кирилла Петровича на миг порозовело.
— А ты что за всю жизнь надумал, Кирилл Петрович, — отца за дело наград лишили? Кто был тот враг? Эсэсовец, или власовец, или какой-нибудь мальчишка из «Гитлерюгенд»?
— А какая разница, сын? Трибунал решал, не мы. И награды — они его, не мои и не твои. Кому из нас оправдать или осудить его, да и его судей? Точка!
Косте запомнился редкий жест отца. Тот положил сыну ладонь на плечо и неожиданно сильно стиснул его. Боль сустава он телом запомнил навсегда. А с ней запомнил требование чего-то там внутри себя, вернуть себе деда, такого, каким тот был. Прошлое в его системе координат поменялось с будущим, что и не так уж глупо, если собираешься на войну.
И вот жизнь съела следующие двадцать лет. Он снова в той же борозде. Должен быть справедливым президент? Заложник истории может вообразить себя ее вершителем, но справедливость — это не в его власти, да и к нему самому история отнесётся ещё бог знает как, и по какому кодексу судить станет, еще не известно.
«Как бы легко мне жилось, если бы я знал, что с дедом обошлись несправедливо. А знать, что от мягкотелости или медлительной тщательности сгинула бы страна в той адской войне, с этим как жить»?
Кирилл Петрович умер, и обнаружились марки под специальными номерами. Костя начал разбираться в их секрете, сравнивать, искать и вышел на след Нагдемана-старшего, раввина из Аргентины, отправлявшего Новикову-старшему ценные марки. Потихонечку он распутал для себя дедову историю. Костя рассчитывал и на приятеля Вадима Власова, и тот даже помог. Только не с просьбой дать доступ к делу Новикова Петра Константиновича — тут Вадим ни в какую, все шуточки да прибаутки, и выражение лица — беглое, не поймать. А когда Власов сам как-то вопросик-другой пробросил, с какой целью товарищ дедом так цепко интересуется, сам Костя насторожился. Вадим, поймав Костину реакцию, больше не настаивал, но уже ближе к отлету в Вену снова он все-таки подошёл с интересом, как бы между прочим. Константину показалось, будто приятель знает о его полете. И вот с волей, собранной в одной точке справедливости, он зашёл в самолёт.
Отец принимал марки от раввина Яши Нагдемана. Раввин не был немецким шпионом — это очевидно Новикову-младшему. И в нынешнем понимании был человек невинный. Но тогда прав был и дед, что отпустил Яшу. Нарушив приговор. И был расстрелян — тоже справедливо, по тем временам судя. А тогда почему раввин, который мог умереть по воле обстоятельств, остался жить героем, а герой капитан Новиков, победитель фашиста, подарив ему жизнь, умер в позоре? Почему раввин живет в богатстве и искупает благодарность перед дедом дорогими посылками? Его сын кружит по миру, как пчела, превращающая пыльцу отцовской славы в мёд хвалы музыкальному таланту, а Петр Новиков не оставил сыну Кириллу даже ордена на память. Вместо ордена и славы — страх перед личным архивом.