Стрелки часов давно перевалили за полночь. Глубокий сон сморил даже неугомонного Веретено. Не спала только охрана, под ее ногами поскрипывал паркет в холле. Игорь Харламов нервно курил сигарету за сигаретой, прислушиваясь к шуму во дворе. Затянувшееся возвращение сына и отсутствие Креста с командой бередили душу и гнали прочь сон. Тревожные мысли лезли в голову, но видимых причин для них Харламов не находил.
Шумная разборка с борзой братвой из Пролетарского района дальше распальцовки не пошла, Крест быстро поставил на место зарвавшихся волчат. Важная сделка с прибалтами тоже не вызывала беспокойства, за надежность покупателей ручался сам Биберман — проверенный партнер в Таллине.
«Этот хитрожопый еврей кого попало подсовывать не станет», — в который уже раз успокаивал себя Харламов-старший и бросал нетерпеливые взгляды на часы. Время шло, но ни Павел, ни Крест пока не дали о себе знать. Истекли все мыслимые и немыслимые сроки, а их телефоны по-прежнему безжизненно молчали. Долгожданный шум моторов во дворе положил конец терзаниям Харламова-старшего. Пренебрегая опасностью получить пулю от затаившегося в засаде снайпера, он приник к окну, но решетки и ночной полумрак скрывали происходящее.
Тревожный писк сигнализации и голоса в холле подстегнули его, ноги сами понесли на выход. В холле он столкнулся с Крестом и Кувалдой. Они переминались с ноги на ногу и не решались посмотреть Харламову в глаза. Внезапная сухость перехватила горло, сердце екнуло, и предчувствие страшной беды неподъемным грузом согнуло его. Напрасно он силился разглядеть за спинами Креста и Кувалды сына. Зияющая чернильная пустота похоронила последнюю надежду, взгляд Харламова потух. Не проронив ни слова, он побрел в гостиную, достал из бара бутылку водки, открыл, выпил до дна и рухнул в кресло. Крест мялся на пороге, но так и не решился войти и попятился в коридор. В доме Харламовых воцарилась звенящая от напряжения тишина.
Подошла к концу бессонная ночь, за окном занялся хмурый рассвет. Первые солнечные лучи робко проскользнули в гостиную, полыхнули на хрустальных подвесках люстры и застыли на бескровном лице Игоря Харламова. Судорога тронула кончики губ, ресницы дрогнули и глаза приоткрылись навстречу свету. Багрово-красные, они горели огнем испепеляющей ненависти, искусанные губы разжались и гнетущее безмолвие, царившее в коридорах и комнатах, взорвал вопль-стон: