— Из окна придется прыгать? — спросила она. — Веревку-то не прихватили.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Лагутин. — Но подстраховаться надо. Ну что, расходимся?
— Сейчас, — сказала Даша. — Я должна тебе кое-что сказать.
Ее лицо было не просто красным, а почти багровым.
— Говори, — предложил Лагутин, насторожившись.
— Я не девушка, — выпалила она. — Давно уже. Предупреждаю на тот случай, если у тебя серьезные намерения.
— А если нет? Если несерьезные?
— Тогда я не стану строить из себя недотрогу. У меня мальчики были. Целых три. Считаешь меня развратной?
Чтобы не расхохотаться, Лагутин был вынужден прикусить губу. Потом зачем-то откашлялся и сказал:
— Я считаю тебя хорошей. И не собираюсь обижать.
— Я это к тому, что мы будем жить в одной квартире, — выпалила Даша. — И, возможно, спать на одной кровати. Вместе так вместе. Во всем.
— Принимается, — кивнул Лагутин. — Вместе так вместе. В остальном разберемся.
— И еще. Еще одна вещь.
— Слушаю. — Он поднял брови.
— Я тебе хоть чуточку нравлюсь? — спросила Даша напрямик. — Не как соратник или, там, случайная попутчица… Как женщина? Я спрашиваю, потому что ты мне очень нравишься. Даже больше.
— Ты самая замечательная девушка из всех, которых я встречал, — произнес Лагутин.
Разумеется, это было не так. Но сейчас он искренне верил своим словам, и это придавало им особый вес, особое значение.
— Давай поцелуемся на прощание, — предложила Даша неожиданно.
— У нас зубы не чищены, — предупредил Лагутин.
— Так у обоих же, — сказала она.
И они поцеловались.
Карина Мартиросян собиралась на дело. Вокруг нее на диване были разложены маникюрные принадлежности, она сидела в халате с тюрбаном на голове и наносила второй слой лака на ногти ног. Лак был алый. Карина любила красный цвет. Где-то она вычитала, что красное подходит всем любвеобильным женщинам, а себя она считала любвеобильной. К тому же она родилась под огненным знаком гороскопа, а это тоже обязывало носить красное.
«Я Овен, — говорила Карина мужчинам многозначительно. — Это означает, что я страстная и не терплю власти над собой. Но если уж полюблю, то чувств не сдерживаю».
Она не любила никого, кроме родителей и братьев. Посторонние мужчины доставляли ей физическое удовольствие и служили источником доходов. Этим их роль в ее жизни и ограничивалась. Ей хватало.
Она любила свою белую кожу, свои иссиня-черные волосы и вообще всю себя, от макушки до кончиков пальцев. Она считала себя неотразимой, и, возможно, не без оснований. Не встречался ей мужчина, который бы устоял под воздействием ее чар.