Девчонка скукожилась, уставилась на весьма условно чистое покрытие под ногами (ну и бардак же на этой базе!) и почти беззвучно что-то пробормотала.
— Громче! — приказала лейтенант, потому что то, что она всё-таки расслышала, звучало как бред помешанного.
— Я трусиха, мэм.
Нет, со слухом всё в порядке. В отличие от мозгов собеседницы. Надо у Кима поинтересоваться — по голове эту обормотку не били?
— И каким же это местом ты трусиха? — смутное воспоминание мелькнуло в голове Дюпре. А ведь было, было что-то такое, что при усиленном самокопании можно занести в графу "трусость". Неужели… вот дурёха! — Постой, ты про то, что замешкалась, когда начался обстрел лагеря геологов?
Дитц кивнула с самым несчастным видом. Головы она по-прежнему не поднимала.
— Ага. Под огонь ты попала впервые, полигон в "Сан-Квентине" не в счет. Тормознула, потом услышала приказ выдёргивать Ассенгеймера, поняла его и выполнила. На свою голову. Трусиха, да! Куда там! Короче, не морочь голову мне и себе. Таких трусих хоть по паре штук в каждое подразделение — вообще проблем бы не было. Ты мне вот что лучше скажи…
Эрнестина бесцеремонно приподняла подбородок девушки и накрепко поймала её взгляд своим.
— В одиночку ты выбралась бы вчетверо быстрее. Это как минимум. Девчонка, салага, весишь чуть не вдвое меньше Кристенсена, он был уже практически трупом… кто бы тебя осудил?
— Я! — резко мотнула головой ощерившаяся девушка, высвобождая подбородок из захвата. — Я осудила бы!
— Вот именно, — внушительно подвела итог Эрнестина. — Ты осудила бы. И я ещё раз говорю — ты нам подходишь. Локи, ну что ты хвостом крутишь, как нецелованная! Соглашайся! Дивизион, конечно, то ещё веселье, и долгой жизни я тебе обещать не могу, но скучно точно не будет.
Негодная девчонка склонила голову к плечу и сузила глаза:
— Могу себе представить. Хотя… вы правы, мэм, что это я, в самом деле…
Она резко выпрямилась и словно подросла. Щёлкнула каблуками:
— Мэм, рядовая Дитц в вашем распоряжении, мэм!
Лейтенант Дюпре, краем глаза косясь на приближающегося адъютанта, извлекла из кармана заранее заготовленную эмблему и резко хлопнула Дитц по левой стороне груди. Отняла ладонь и кивнула, с удовольствием слушая раздавшиеся со всех сторон вопли и свист.
Чуть повыше сердца рядовой Ланы Дитц сиял "Золотой Грифон". И с точки зрения Эрнестины Дюпре, там ему было самое место.
— Три!..
Курсант Дитц колоссальным усилием воли постаралась сдержать предстартовый мандраж. В абордажной капсуле она выбрасывалась всего седьмой раз, но и предыдущих шести хватило, чтобы понять — не нравится ей эта затея.