Трое вскочили, да. Четвертый, скорчившийся на земле, не делал попыток подняться (не мог?!) и только тихонько хныкал.
— Что здесь происходит? — медленно, раздельно произнес Дитц. Он был почти уверен, что его поймут: с тех пор, как планета снова вошла в состав Конфедерации, интерлингв изучался в школах Алайи в обязательном порядке. Другое дело, что сельские мальчишки излишним образованием себя не обременяли…
— Извините, джи[1] Дитц! — со спесивой наглостью ответил один из пацанов, тот, что выглядел постарше остальных. — Это все никчема! Мы догнали тварь только здесь, а наказание есть наказание!
Никчема… вот оно что… понятно.
Никчемами мрины называли тех, чьи гены в силу неведомого каприза судьбы сложились в неправильный узор. Неполноценных, короче. Если рассуждать логически, даже "неполноценный" мрин, организм которого не подвергся возрастному изменению, именуемому здесь "Зовом Баст", был, как правило, и сильнее, и гибче любого "вулга" — обычного человека. Он (как правило же) лучше видел, лучше слышал, заметно быстрее бегал — пусть и на не слишком длинные дистанции (именно "Зов", чем бы он ни был, доводил до идеала терморегуляцию).
Не самая большая в случае никчемы разница в физическом развитии между "Homo sapiens felinus" и "Homo sapiens vulgaris" все же определенно была не в пользу "вулга". Однако по сравнению с настоящими мринами никчема являлся откровенным слабаком и записывался в заведомые неудачники. В городах разделение отчасти нивелировалось, а вот здесь, в фермерской глуши, такие мрины зачастую числились позором семьи и становились изгоями. Или, в данном конкретном случае, мальчиками для битья.
— Не сердитесь, джи Дитц, мы сейчас уйдем! Ну, ты, — мысок ботинка с силой врезался в ребра жертвы. — Вставай, нечего разлеживаться!
Конрада вдруг охватил гнев. Никчема или нет, парнишка захотел, осмелился и сумел-таки кое-что предпринять против троих нападавших. У старшего подбит глаз, один из тех, что помладше, потирает бок, другой баюкает руку… бедняга не сдался, это очевидно. А раз не сдался…
— Он останется, — веско уронил сержант. — Вы — проваливайте, а он…
— Как это — останется? — возмутился старший, но тут Дитц решил, что пора вводить в бой тяжелую артиллерию:
— Ты стоишь на моей земле, котёнок. И если я говорю, что он останется, будет так и не иначе. Ясно?
Тому все было ясно. По законам Алайи владелец земли был на ней царем и богом. И, в частности, мог без объяснения причин (и практически без какой бы то ни было ответственности!) убить любого чужака, чье поведение ему не понравилось. Пристрели Дитц нахалят, и максимум, что ему грозило бы с юридической точки зрения — крупный, но вполне подъёмный штраф. Другое дело, что восстанавливать против себя соседей не слишком разумно, но… вот именно, но.