Дайрен снова молчал, и с каждым мгновением взгляд его становился все более жестким.
– Ты можешь обещать мне, что наших детей не заберут, как забрали когда-то тебя? Ты можешь обещать, что их не убьют, как убьют Кэльфиана?
– Мы можем не заводить детей, – проговорил мужчина и встал с постели, держась рукой за повязку на животе.
На миг мне захотелось забрать все слова обратно. Просто подойти к нему и обнять. Уткнуться лицом в горячую грудь. Вдыхать его запах, как лекарство, лишающее мыслей.
Дайрен сжал губы, мрачно приближаясь ко мне.
– Все это можно решить, – убеждал он.
Подошел вплотную, так, что рассветные лучи придали его загорелой коже янтарный оттенок.
Развернул меня к себе, сдавив пальцами плечи.
– Я все решу. Тебе не нужно будет беспокоиться ни о чем…
Стальной голос неожиданно завибрировал, становясь бархатным и густым, как горячий шоколад. Он обволакивал меня, как и тепло его тела. Подчинял, незаметно проникая глубоко-глубоко.
Ладони скользнули вверх, обхватив мое лицо. Я зажмурилась, наслаждаясь сладким жаром, зудящим под кожей там, где касались его пальцы.
– Это было бы прекрасно, Дайрен, – прошептала я, тая от крошечных, ласковых поцелуев на щеках, в уголках губ.
Мой рыцарь редко был вот таким. Беспричинно нежным. Ласковым без сексуального подтекста. А, может, и никогда таким не был.
– Осталось лишь одно маленькое «но», – продолжала я, не открывая глаз. А Дайрен слушал, не перебивая. – Сможешь ли ты забрать вместе с нами Кэльфиана?
Мужчина замер и, кажется, даже перестал дышать. Чуть отодвинул меня от себя, заставив взглянуть себе в глаза.
Голубые радужки обожгли дождливой серостью.
– Это невозможно, – ответил он помертвевшим голосом. Потому что чувствовал: для меня это перечеркивает все.
– Тогда ты понимаешь, что я отвечу, правда ведь?
Молчание. Тихое, когда слышен только стук сердца. Тяжелое, потому что от него хочется кричать.
– Нет, не понимаю, – вопреки логике, покачал он головой, медленно заводясь. – Что ты собралась делать? Я все равно не отпущу тебя.
– Все могло бы быть иначе, Дайрен. Наверно, могло быть, – продолжала я размышлять, отбрасывая волосы с его лба.
Уже давно высохли. Снова мягкие, как ночные облака.
– Если бы я не была феей, ты не был рыцарем. А мой брат не был последним феем, которого ты поймал.
Мужчина вздрогнул, но ничего не сказал. Ждал, что я начну ругать его, злиться, кричать. Обвинять во всех грехах и смерти всего моего народа.
Но я не собиралась этого делать. Просто потому что не считала его виноватым. Это все равно, что осуждать того маленького четырехлетнего мальчика за то, что его забрали из семьи и изуродовали фуриянской магией.