Витя хмыкнул и лихим росчерком написал свою фамилию в нужной графе. Потом оглянулся на меня.
- Нет, спасибо, - сказала я, - достаточно, полагаю, одной фамилии?
Витя пожал плечами и отдал книгу девочке.
- Подождите здесь, - прошептала она, - госпожа Степанида вас пригласит.
И исчезла за черным пологом, заменявшим в этой странной прихожей дверь.
- Слышала? - подмигнул мне Витя. - Госпожа Степанида... Хорошо еще графиней не назвалась. А знаешь, кем ее мать работала? Дояркой в колхозе. Вон два свободных кресла, пойдем, присядем.
Мы устроились на креслах.
"А ведь ждать придется долго, - подумала я вдруг, - вероятно, сеанс гадания продолжается не несколько минут... Нужно же еще как следует напустить туману, повыть на свечу, позакатывать глаза, имитируя одержимость бесами и все такое прочее... А перед нами четыре человека. Вот сидят - один насвистывает какой-то мотивчик и отбивает по подлокотнику кресла ритм; второй делает вид, что глубоко задумался, а сам рассматривает знаки на стенах; третий тупо смотрит на полог, за которым скрылась девочка-гимназистка; а четвертый, кажется, попросту спит..."
Однако долго ждать не пришлось. Витя только-только успел удобно расположиться в кресле, оглядеться и сказать что-то вроде:
"А прихожую ей пришлось, судя по всему, совместить с какой-нибудь комнатой - уж очень здесь просторно. Современная стандартная планировка такую роскошь никак не позволяет", как приоткрылся полог, и девочка, выглянув, назвала Витину фамилию:
- Господин Чернов!
Все четыре господина встрепенулись и с явным негодованием посмотрели на спокойно поднявшегося со своего кресла Витю. Я тоже встала.
- Это безобразие! - скрипучим голосом проговорил вдруг тот, что спал. - Я пришел задолго до этого.., господина, а почему он...
- Госпожа Степанида знает, кого приглашать первым, а кого после, очень тихим, но и очень уверенным голосом произнесла девочка и повторила:
- Господин Чернов, пожалуйста... На этот раз никаких возражений со стороны ожидающих не последовало. Мы с Витей прошли в комнату. Когда полог за нами опустился, наши глаза, еще не привыкшие к темноте, которая царила тут, поначалу не воспринимали ничего, кроме большой пентаграммы, нарисованной белой краской на противоположной от нас стене, и стола с несколькими стульями. Стол и стулья были накрыты черной тканью и поэтому сливались с темнотой почти до полной невидимости.
Однако горящая на столе свеча освещала женщину, неподвижно сидящую за столом. Колеблющееся пламя бросало на бледное лицо синие тени, отчего казалось, будто женщина постоянно гримасничает, оставаясь при этом совершенно неподвижной и безмолвной.