Под влиянием критики со стороны М. С. Щепкина и других своих друзей этот финал «Развязки» Гоголь во второй редакции переделал. Там Первый комический актер специально комментировал заключительную немую сцену «Ревизора»: «Мне показалось, что это мой же душевный город, что последняя сцена представляет последнюю сцену жизни, когда совесть заставит взглянуть вдруг на самого себя во все глаза и испугаться самого себя. Мне показалось, что этот настоящий ревизор, о котором одно возвещенье в конце комедии наводит такой ужас, есть та настоящая наша совесть, которая встречает нас у дверей гроба».
Причины, по которым «Развязка Ревизора» не получила разрешения театральной цензуры, в ноябре 1846 года изложил А. М. Гедеонов в письме П. А. Плетневу: «Что же касается собственно до пиесы, то по принятым правилам при Императорских театрах, исключающим всякого рода одобрения артистов – самими артистами, а тем более венчания на сцене, она в этом отношении не может быть допущена к представлению». 21 ноября 1846 года Плетнев известил Гоголя: «Твою пьесу «Развязка Ревизора» пропустили, но только к печатанию, а не к представлению, затем что увенчивать на сцене артисты товарища своего, по правилам нашей дирекции, не имеют права…» Как видим, причины запрета к постановке «Развязки» были отнюдь не политического свойства.
Главные герои «Ревизора» – Хлестаков и Городничий. Именно взаимодействием этих двух персонажей определяется ход действия. Прочие персонажи создают лишь фон для двух этих главных фигур. Хитрован Осип понадобился, чтобы продемонстрировать народную мудрость и помочь своему простодушному барину вовремя смыться. Что же касается галереи чиновников, то они показывают нам разноликость чиновничьей массы, которая по сути своего хватательного инстинкта едина, что в Петербурге, что в Москве, что в губернском, что в уездном городе.
Иван Александрович Хлестаков – это клоун, который, однако, об этом не знает. Как заметил Владимир Набоков: «Сама фамилия Хлестаков гениально придумана, потому что у русского уха она создает ощущение легкости, бездумности, болтовни, свиста тонкой тросточки, шлепанья об стол карт, бахвальства шалопая и удальства покорителя сердец (за вычетом способности довершить и это, и любое другое предприятие). Хлестаков порхает по пьесе, не желая толком понимать, какой он поднял переполох, и жадно стараясь урвать все, что подкидывает ему счастливый случай. Он добрая душа, по-своему мечтатель и наделен неким обманчивым обаянием, изяществом повесы, услаждающего дам, привыкших к грубым манерам дорожных городских тузов. Он беспредельно и упоительно вульгарен, и дамы вульгарны, и тузы вульгарны – вся пьеса, в сущности (по-своему, как и «Госпожа Бовари»), состоит из особой смеси различных вульгарностей, и выдающееся художественное достоинство целого зависит (как и во всяком шедевре) не от того, что сказано, а от того, как это сказано, от блистательного сочетания маловыразительных частностей. Как в чешуйках насекомых поразительный красочный эффект зависит не столько от пигментации самих чешуек, сколько от их расположения, способности преломлять свет, так и гений Гоголя пользуется не основными химическими свойствами материи («подлинной действительностью» литературных критиков), а способными к мимикрии физическими явлениями, почти невидимыми частицами воссозданного бытия». Хлестаков вполне оправдывает свою фамилию. Говорит он «хлестко», напропалую «ухлестывает» за женой и дочерью Городничего, «хлещет» спиртное на обеде у Городничего.