– Ну, раз у тебя нет проблем, я собираюсь найти нужную дверь и войти туда, – поднялась сойка, но Краз печально вздохнул. В его глазах она прочла настоящее сожаление.
– Что касается меня, то иди на все четыре стороны. И, будь я здесь один, так бы и вышло, полагаю. Но, видишь ли, свидетели. – Он указал на Урьи и девчонку, все еще торчавшую за спиной Лавиани. – А значит, с меня спросят, если я тебя отпущу. Никаких личных мотивов, коллега. Исключительно забота о собственной шкуре.
– Борг мертв. Золотым все еще есть до меня дело? Кстати, кто главный теперь?
– Тенета. Марионетка Шрева.
– Не знаю ее, да к тому же Шрев давно кормит червей.
– Кто тебе такое сказал? – удивился Краз.
Лавиани хмуро изучила ладонь, словно искала в линиях на коже ответ.
– Сама видела, как с него содрали лицо.
– Лицо у твоего бывшего ученика, конечно, пострадало, но не до такой степени, чтобы отправиться на ту сторону. Он жив. И был в Вьено, когда я получал сообщение от него в последний раз. Скоро он появится здесь, и мы ждем его. Так что ты сама понимаешь… – Старик развел руками в жесте «рад бы, да ничего не могу сделать». – Против Шрева я не выступлю.
– Это какая-то неделя разочарований, рыба полосатая, – проворчала Лавиани, которую новость о живом главе соек едва не припечатала к земле.
С Шревом она встречаться не хотела. Во всяком случае, на его условиях.
– Он с Шарлоттой?
– Шарлотта мертва. Нэ ее прикончила. Стянула кожу, как со змеи.
Все чудеснее и страннее.
– И что теперь?
– В смысле, Нэ? Сбежала. Ее ищут. Говорят, Золотые ее уже простили. Должен же кто-то продолжать рисовать.
Старик прочел по глазам сойки, о чем она думает, и попросил, поднимая ладонь:
– Вот не надо. Знаешь же, что мы тебя все равно переборем. Только зря прольется кровь.
– Я все же рискну, – сказала сойка, и в этот момент комната взорвалась.
– Мне пора, – прошептала Катрин в голове у Вира, когда он менял пропотевшую после тренировки рубаху на свежую.
В корзине для грязного белья скопилось уже большинство его вещей, но отнести прачкам или постирать самому времени не было. Он снова начал пропадать в чужих грезах, чужих снах, чужих историях, проживая жизни людей, которых давно нет.
Застыв, Вир прислушивался. Голос Катрин, единственной, кто остался, уже несколько дней слабел, и его с трудом можно было различить и спутать со звуками ударов сердца.
– Дверь закрывается, дорога почти не видна. Все ушли, осталась лишь я. Но теперь и мне пора.
– Мне жаль, – искренне произнес он. – Без вас я останусь совсем один.
– Возьми колокольчик. Возьми.
Он взял.