Мирослава притягивала точно магнит. Иногда Матвей вдруг ловил себя на странном желании – смотреть и смотреть на эту темноглазую девчонку с губами, обведенными черным, с бешеными, слегка раскосыми глазами и крошечным камушком-сережкой в левой ноздре.
Вроде бы ничего такого особенного и выдающегося нет в облике Мирославы, но она глянет с легким прищуром, поднимет брови аккуратным домиком, и ее темная внутренняя сила выплеснется наружу мощнейшим потоком.
Конечно, она была холериком, эта Мирослава. Конечно, умела быстро принимать решения и ничего не боялась. И конечно же она была страшно независимой. Вот вроде бы приходит каждый вечер к Матвею голодная, взъерошенная и даже расстроенная. Одинокая, неприкаянная, отчаявшаяся. Но Матвей чувствовал себя рядом с ней так, словно это он не ел пару дней и не видел ни одного доброго лица. Ее тепло, энергия, уверенность в себе согревали и притягивали. И когда Матвей, повинуясь мощному порыву, вдруг прижался губами к ее прохладным и немного сухим губам, его пронзила дрожь.
Конечно же Мирослава не нуждалась в его поцелуях и не хотела близких отношений. Она отшатнулась от него, как от пылающего огня, мотнула головой и решительно выставила вперед ладони, запрещая придвигаться ближе. Словно между ними прочной стеной стояло их происхождение. Словно они были параллельными прямыми, которые никогда не пересекутся.