На следующий день был обход, весь наш зал был записан за одним врачом женского пола. По лицу истинной стервы было ясно, что ничего хорошего тут нас не ждет. До меня дошла очередь только к вечеру, обойти три сотни ранбольных непросто, она прерывалась на обед, полдник, время отдыха и ужин. Вот после ужина и до меня дошла. К этому времени она едва половину успела опросить и осмотреть – с десяток человек унесли на операции, а полсотни на процедуры.
– Итак, старший сержант Гафт, – сказала врачиха, изучив лист, который подала медсестра.
– Кто? – не понял я.
– Мне тут шутки шутить некогда, покажите место ранения.
Она осмотрела мои раны, чуть задирая бинты, и, сообщив, что заживление идёт нормально, повернулась к соседу.
Я попросил передать мне гитару (у одного из ранбольных была), та пошла по рукам и вскоре оказалась у меня. Врач была рядом, и я сказал ей:
– Лидия Николаевна, эта песня для вас. Правда, я написал её для другой женщины, но вам она идеально подходит. Её должна исполнять женщина, поётся как бы о себе, но, я надеюсь, вы поймёте.
С гитарой я не был на ты, как с аккордеоном, но всё же наигрывать простые мелодии научился за время странствий и путешествий. Вот и запел, глядя женщине прямо в глаза:
Что-то милый, на меня ты больно сердишься, Ну подумаешь, монашкой не жила…
Та, встав, с лёгкой улыбкой и чуть наклонив голову, слушала меня. А когда я закончил, запрокинув голову захохотала. Видно, что по-настоящему. Песня ей понравилась. Красивая зараза, на Долину чем-то похожа. Но всё же стерва.
– Спасибо, – поблагодарила она и продолжила работу.
Я вернул гитару, накрылся простынёй и, вернув пустую тарелку санитарке, стал травить соседям анекдоты, в основном о блондинках. Наш врач как раз блондинкой была. Пару раз и та оглушительно хохотала – голос не понижал. Меня попросили погромче рассказывать. В зале стояла оглушительная тишина, даже тяжёлые переставали стонать. Ржали все. Для меня анекдоты бородатые, а тут их слушали как откровения. А два последних анекдота были про блондинку у врача. Ржач стоял минут десять. Лидия Николаевна стояла с красным лицом, вытирая слёзы от смеха, работать дальше смогла только минут через десять.
Так мы и лечились. На процедуры меня не носили, прямо тут отодрали старые бинты – кровь потекла, и смазали чем-то. Дав ранам подсохнуть, накрутили новые бинты. Ну как новые, сильно стиранные, с пятнами, но чистые, а это главное. Пережил эту экзекуцию я с трудом, а через два дня следующая, ну а там и дальнейшее лечение.
Госпитали бывают трех видов: хорошие, средние и плохие – всё от главврача зависит. Наш был ни рыба ни мясо, и то, что госпиталь в плохие не скатился, а оказался на позиции средних, было чудом, и это чудо называется врачи.